Семь сестер. Сестра ветра - Люсинда Райли

– Сегодня у оркестра имеется собственное помещение, так называемый Концертный зал. В этом здании отец проработал большую часть своей жизни. Он ведь играет партию первой виолончели в оркестре, – пояснил Пип.

– Как ты думаешь, Пип, он сможет помочь нам обоим с трудоустройством?

– Уверен, что он сможет замолвить за нас словцо, – ответил Пип, не желая вдаваться в подробности. Ему не хотелось заранее огорчать Карин или тем более гасить на корню ее энтузиазм, хотя сам он отлично знал: в Филармоническом оркестре Бергена никогда не играли женщины. И вряд ли такое случится в обозримом будущем.

На следующий день они воспользовались Флойбанен, миниатюрной железной дорогой с фуникулером, которая подняла их на вершину горы Флойен, одну из семи высоких гор, расположенных вокруг Бергена. Со смотровой площадки открывался потрясающий вид на раскинувшийся внизу город и на сверкающие воды фьорда. Карин, опершись на перила, издала восхищенный возглас, обозревая всю панораму.

– Неужели где-то на земле можно отыскать что-то более красивое, чем этот вид? – выдохнула она.

Пипу нравилось, с каким неподдельным восторгом Карин воспринимала красоты его родного города. Особенно если учесть, что до недавних пор все ее мечты были устремлены только в сторону огромной, в сравнении с Норвегией, Америки. Карин даже попросила Пипа обучить ее норвежскому языку. Ее очень беспокоило, что она до сих пор не может общаться с его матерью без посредника-переводчика.

– Твоя мать так добра ко мне, дорогой. Мне бы хотелось выказать ей свою благодарность за все, что она для меня сделала, именно на норвежском языке.

* * *

Бо вернулся после больницы домой. Его правая рука все еще была в гипсе. По вечерам после ужина молодые люди собирались на террасе и устраивали там импровизированные концерты. Пип усаживался к роялю в гостиной, широко распахнув двери на террасу. В зависимости от того, какое произведение он исполнял, ему помогали Элле на своей скрипке, Карин на гобое и Хорст на виолончели. Собственно, репертуар был самый обширный, от простеньких народных песен, которым терпеливо обучал их Хорст, до серьезной музыки таких прославленных корифеев, как Бетховен и Чайковский, и до современных произведений Бартока и Прокофьева. Правда, что касается Стравинского, то тут Хорст четко выдерживал прежнюю линию открытого неприятия его музыки. Словом, вечерами они музицировали. Дивная музыка плыла над тихими водами фьорда, и в эти минуты Пип ощущал полнейшую гармонию с окружающим миром, объединившим в себе все, что он любил и что ему было нужно для счастья. Как здорово, думал он в такие минуты, что судьба распорядилась именно так и что его друзья оказались в Норвегии вместе с ним.

И лишь поздно ночью, кое-как устроившись на самодельном топчане в комнате, которую он сейчас делил с Бо, Пип начинал предаваться мечтам о чувственном теле Карин. Как было бы хорошо, если бы она сейчас лежала рядом с ним, сокрушенно вздыхал он, понимая, что все несовершенно в этом мире. И вряд ли можно вообще добиться абсолютного совершенства.

* * *

Благоуханный, напоенный ароматами трав и цветов август близился к своему завершению, а в доме Халворсенов все чаще велись разговоры о будущем. Первый такой серьезный разговор состоялся у Карин с Пипом. Помнится, все уже отправились спать, а они, по своему обыкновению, засиделись вдвоем на террасе. Карин наконец получила письмо от своих родителей, в котором они сообщали дочери, что решили остаться в Америке. Так сказать, переждать, пока развеются грозовые тучи над Европой, где уже вовсю пахло войной. Родители настоятельно порекомендовали Карин ни в коем случае не возвращаться в Германию к началу занятий в консерватории. Однако при этом не советовали ей сию же минуту отправляться в Америку, считая нецелесообразным столь дорогостоящее и долгое путешествие. Тем более если в Норвегии ей хорошо и она чувствует себя там в полной безопасности.

– Папа с мамой передают тебе приветы и просят выразить самую искреннюю благодарность твоим родителям, – обронила Карин, складывая письмо обратно в конверт. – Как думаешь, они не будут возражать, если я задержусь у вас чуть подольше?

– Конечно, нет. Папа, тот вообще, как мне кажется, немного влюблен в тебя. Во всяком случае, в твою игру на гобое – точно, – улыбнулся в ответ Пип.

– Но если я останусь в Бергене, то мы с тобой не можем и далее злоупотреблять гостеприимством твоих родителей. Если бы ты только знал, дорогой, как я по тебе соскучилась! – негромко воскликнула Карин, прислонившись к Пипу, и принялась осторожно покусывать зубами его ухо. Но вот ее губы нашли его губы, и они поцеловались. Однако Пип тут же оторвался от Карин, потому что в этот момент наверху хлопнула дверь.

– Пока мы живем с родителями… Ты должна понимать, что…

– Да все я прекрасно понимаю, дорогой. Но давай снимем себе квартирку где-нибудь в городе. Я так истосковалась по тебе…

Карин взяла руку Пипа и положила ее к себе на грудь.

– И я тоже, любовь моя, – откликнулся Пип, благоразумно отдернув руку, чтобы – не дай бог! – никто не застал их врасплох в столь интимной позе. – Но пойми же! Хотя мои родители довольно прогрессивные люди и готовы закрыть глаза на многое из того, чего категорически не принимают другие у нас в Норвегии, однако любая попытка зажить с тобой семейной жизнью, спать с тобой в одной постели, дома или на съемной квартире, не так уж и важно, категорически неприемлема. Не говоря уже о том, что тем самым мы выкажем неуважение к ним, и это после всего того, что они для нас сделали.

– Все я понимаю… Но что же нам делать? Жить под одной крышей и быть врозь – это же мука для меня. – Карин округлила глаза. – Ты же знаешь, как важна для меня именно эта часть наших отношений.

– И для меня тоже, – ответил Пип, хотя порой ему казалось, что в их союзе с Карин он играет скорее подчиненную, женскую роль, а она – главенствующую, мужскую. – Но, повторяю, все станет возможным лишь тогда, когда ты примешь нашу веру и выйдешь за меня замуж. По-другому в Норвегии никак нельзя.

– То есть я должна буду стать христианкой?

– Точнее, лютеранкой.

– Боже мой! Не слишком ли большую цену приходится платить за секс? Уверена, в Америке таких драконовских законов нет.

– Наверное, ты права. Но мы с тобой, Карин, живем не в Америке. Мы живем в крохотном норвежском городке. И как бы сильно я тебя ни любил, я никогда не пойду на то, чтобы жить с тобой невенчанным открыто, да еще под носом у своих родителей. Понимаешь?

– Понимаю. Очень даже понимаю… Но, если я перейду в твою веру, не будет ли это актом предательства по отношению к своему народу? Да, в свое время мама, чтобы выйти замуж за отца, тоже поменяла веру и приняла иудаизм. Так что я еврейка лишь наполовину. В любом случае мне надо посоветоваться с родителями, узнать их мнение на сей счет. Они дали мне номер телефона, который установлен в галерее отца, так, для всяких экстренных случаев. Полагаю, что наш с тобой случай как раз из этой категории. Но, предположим, они дадут согласие. И что тогда? Как скоро мы сможем пожениться в этом случае?