Сиротка. Слезы счастья - Мари-Бернадетт Дюпюи

Киона пошла вслед за Эрмин в гостиную, в которой на чудесном кухонном шкафу из лакированной древесины стоял проигрыватель. У нее появилось какое-то нехорошее предчувствие. Она уж слишком часто думала о Людвиге и упрекала себя за это, несмотря на предсказания Наку. Это было сильнее ее: все то, что имело отношение к любви между мужчиной и женщиной, ее сильно смущало.

– Ну и что тут сейчас будет происходить? – спросила Лора, отрываясь от своего журнала.

Жослин, в свою очередь, поспешил выключить радиоприемник на ножках, представлявший собой настоящий предмет мебели.

– Мы собираемся реализовать свое право на красивую музыку! – воскликнул он. – Надеюсь, нам споет Снежный соловей!

– Нет, папа, не я, а Эдит Пиаф, – заявила Эрмин. – Я купила в Париже пластинку, на которой записана ее песня «Гимн любви». Из-за всех тех событий, которые произошли в нашей жизни в последнее время, я забыла дать вам ее послушать.

– Эдит Пиаф? Вот замечательно! – воскликнула Лора.

Киона примостилась на подлокотнике кресла своего отца с насупленным выражением лица – таким, какое бывает у наказанного ребенка. Вскоре в комнате раздался неподражаемый голос знаменитой французской певицы, зачастую достигающий очень высоких нот.

Лора, расчувствовавшись, смахнула слезу. Эрмин, стоявшая опершись на буфет, украдкой посмотрела на Киону. Удивленное выражение на лице этой девушки и ее приоткрытый рот говорили о том, как сильно потрясла ее эта песня. Однако долго разглядывать Киону Эрмин не смогла: та вдруг поспешно вышла из гостиной.

«О-о! Эти слова… “Буду вечно, любимый, я рядом с тобой… Волей Божьей влюбленных сольются сердца”… – подумала Киона. – “Коль в объятьях твоих я от страсти томлюсь”… Томилась ли я от страсти, когда ко мне прикасались пальцы Делсена? Томилась, но очень слабо. Очень слабо. Его поцелуи вызывали у меня необычное волнение, а вот прикосновений его рук я не переносила. А если бы со мной то же самое делал Людвиг? Было бы то же самое, я в этом уверена. Я никогда не стану жертвой такой любви – любви телесной».

Она укрылась в сарае, где стояли три велосипеда и у дальней стены лежал садовый инвентарь, которым Лора пользовалась раз в несколько месяцев.

– Киона! – позвала Эрмин, переступая порог сарая.

– Оставь меня в покое! Ты перестаралась, когда захотела, чтобы я послушала эту песню и голос этой женщины, заставляющий сжиматься сердце.

– Это правда, но я надеялась, что благодаря Эдит Пиаф и ее песне ты поймешь, что любовь может сделать жизнь прекрасной и придать ей удивительную пикантность!

– Для большинства девушек и женщин – может быть, но не для меня.

Эрмин подошла к Кионе и, обняв ее, звонко поцеловала ее в щеку.

– Ты и в самом деле рассердилась?

– Нет, я скорее переживаю за свое будущее. Делсен не был в меня влюблен. Однако мне следует понимать, что когда-нибудь какой-нибудь мужчина может влюбиться в меня по-настоящему. Как объяснить ему, кто я на самом деле такая, и при этом не заставить его дать от меня деру? Я только что спросила сама себя, не является ли предостережением для меня то, что я чувствую неприязнь, когда слышу или читаю такие фразы, как, например: «Мое тело будет трепетать в твоих объятиях».

– Какое еще предостережение?

– А такое, что, когда я стану женщиной, возможно, утрачу свой природный дар.

– Так ты же сама часто этого хотела. Это отнюдь не было бы ужасным, если бы ты стала чувствовать себя счастливой. Киона, ты выдумываешь всякую ерунду. Тебе известно, что у почтенного Наку было несколько жен и множество детей, однако своих природных способностей он не потерял? Тошан как-то раз вечером, незадолго до рождения Катери, рассказал мне о длинной и бурной жизни Наку.

– Мужчины наверняка менее подвержены воздействию эмоций, чем женщины. Кроме того, они не рожают детей.

Этот спор и забавлял, и огорчал Эрмин. Она увлекла свою сводную сестру вслед за собой в сад. Они пошли в беседку, потому что дождик – поначалу очень слабый – стал усиливаться.

– Как бы там ни было, – прошептала Киона, – если зачатие было бы таким же тяжелым и мучительным, как рождение детей, земля обезлюдела бы еще много веков назад.

– Господи, в тебе так мало романтики! – воскликнула Эрмин.

– Это всего лишь чистая логика, Мин. Ты для своего выступления в Пуэнт-Блё можешь, конечно, подобрать что-нибудь из репертуара Эдит Пиаф, но я бы посоветовала тебе спеть арию из оперы «Кармен» – арию, в которой, опять же, говорится о любви. Я предчувствую, что ритм этой музыки им очень понравится.

Затем весь этот день, отвлекаясь лишь на приемы пищи и на игру с детьми, обе сводные сестры занимались составлением списка отрывков из опер и песен, как относящихся к классике, так и современных.

Мало-помалу к этому процессу подключились все взрослые обитатели дома. Даже Мирей – и та настоятельно предложила включить в список между двумя ариями какую-нибудь из широко известных песен ее любимой певицы Ла Болдюк. После ужина в гостиной началось что-то вроде собрания, причем довольно бурного. Вскоре Эрмин решила напеть несколько куплетов – к великой радости четырех малышей, уже одетых в пижамы и разместившихся на диване. Для этого она выбрала одну весьма успешно исполнявшуюся ею песню известной французской певицы Лин Рено.

Констан и Адель в конце песни зааплодировали. Их глаза радостно заблестели. Томас, похоже, тоже был очарован, а Катери беззвучно смеялась. Что касается Кионы, то последний куплет вызвал у нее восторг, однако внешне он никак не проявился: ее лицо осталось невозмутимым.