Кузница Тьмы - Стивен Эриксон

Подлости, и сестрам пришлось заталкивать его туда вперед ногами, сломав пару костей, но в конце концов им удалось полностью запихнуть труп сестры внутрь. Прежде они обычно сидели на вытащенных из печи камнях, но теперь Злоба и Зависть вернули их на место, чтобы хотя бы закрыть нишу.

– Нужно еще что-то решить с Хилит, – заметила Злоба. – Она наверняка заинтересуется, куда подевалась Подлость.

– Придется сделать так, как мы и договаривались.

– Прямо сейчас?

– У нас нет выбора. Дело ведь не только в Хилит – есть еще Аратан, и Хидаст, и Ивис.

Злоба судорожно вздохнула:

– А что насчет заложницы?

– Не знаю. В любом случае мы не можем тут долго оставаться. К тому же сама знаешь, как отец поступил с Аратаном. Он увез его отсюда. Кто знает, может, он его убил, перерезал парню горло и выпил всю кровь. А потом вернется и сделает то же самое с нами. Особенно теперь.

– Нужно пойти в храм, Зависть. Поговорить с ним.

– Нет. Он может до нас дотянуться – ты же знаешь!

– Это не он, – возразила Злоба. – Это только то, что он оставил вместо себя. Оно носит его доспехи. И расхаживает туда-сюда – мы ведь сами слышали!

– С этим существом не поговоришь.

– Откуда ты знаешь? Мы ведь ни разу не пробовали.

Зависть широко раскрыла глаза:

– Злоба, а вдруг если мы выпустим это нечто, то потом уже никогда больше не сможем загнать его обратно? Надо хорошенько подумать. Погоди… ты можешь подарить ему сновидения?

– Что?

– Если я сделаю так, чтобы оно чего-то захотело, ты сумеешь сделать так, чтобы это ему понравилось?

Злоба обхватила себя руками, будто внезапно замерзла, несмотря на исходивший от печи сухой жар.

– Зависть, речь идет о могуществе отца. Нашего с тобой отца!

– Но его здесь нет.

– Он все равно узнает.

– И что с того? Ты же сама говорила: нам все равно придется бежать.

Злоба снова села, бросив на сестру яростный взгляд

– Ты сказала, что это должно сработать, Зависть. Если Подлость окажется на грани смерти, то способность проникнет в нее и пробудится.

– Во мне ведь пробудилась.

– Во мне тоже. Значит, ты сделала что-то не так.

– Возможно. Непохоже, чтобы ты хоть сколько-нибудь повзрослела.

Злоба пожала плечами:

– Мне это и не надо. Может, когда понадобится – повзрослею. Все в моей власти. Знаешь, если бы я захотела, то могла бы уничтожить весь Куральд Галейн.

– Не исключено, что и придется, – заметила Зависть. – Чтобы замести следы.

– Папаша все равно узнает.

– Помнишь, как Ивис убил того ошалевшего от похоти охотничьего пса? Как он подошел сзади и перерубил ему задние лапы одним ударом меча?

– Конечно помню. Пес все выл и выл, мне уже показалось, будто сейчас само небо треснет.

Зависть кивнула.

– Отец меня не пугает. Нужно лишь дать кому-то повод стать Ивисом.

– А наш папочка выступит в роли пса? – фыркнула Злоба. – Это вряд ли. У него есть Матерь-Тьма. Ему незачем трахать все, что движется.

– Ты меня не поняла, сестренка. Тебе никогда не хватало утонченности.

– Можешь считать как угодно, но ты ничего обо мне не знаешь.

– Я знаю, что ты убийца.

– Скажи еще, что тебе это кажется чудовищным, Зависть.

– Хоть ты ничего и не поняла, твои слова натолкнули меня на любопытную мысль. Но мне нужно еще подумать. Сперва, однако, надо решить, что делать с теми, кто находится в доме.

– Прямо сегодня?

– Похоже, придется, – кивнула Зависть.

Злоба многозначительно улыбнулась:

– Тебе просто хочется узнать, каково это.

В ответ Зависть лишь пожала плечами.

Мгновение спустя сестры уже спешили по тайным коридорам между стен.

Несчастья порой происходят, а когда они уже случились, важнее всего замести следы, и побыстрее – но не настолько, чтобы совершить роковую ошибку. Умение скрывать истину относилось к числу особых талантов Зависти – который, как она себе напомнила, был далеко не единственным. Злоба хорошо справлялась с задачами более практического характера, требовавшими конкретных действий. Но ее нужно было направлять. Сестра нуждалась в руководстве.

Впереди их обеих ждала славная ночь.

В доме Драконуса шла война. Даже в те редкие моменты, когда Сандалата оставалась одна, когда ей не приходилось оборонять свои бастионы, она чувствовала, что звание заложницы для нее удушающе тесно, будто одежда, из которой она давно выросла.

Домоправительница Хилит днем и ночью ходила по коридорам. Насколько могла понять Сандалата, Хилит спала тогда же, когда и демоны, то есть никогда. Старуха отбрасывала на дом огромную всепоглощающую тень, и даже у этой тени имелись когти. Ночью Сандалате снились смертельные схватки с этой женщиной. Ей мерещилось, как среди крови, слюны и клоков вырванных волос она вонзает нож глубоко в тощую грудь Хилит, слыша треск ломающихся ребер и видя жуткое лицо с разинутым в безмолвном крике ртом, в котором, подобно пиявке, извивается черный язык. Просыпаясь после подобных кошмаров, Сандалата ощущала, как все ее существо наполняется теплым сиянием.

Все это казалось смешным. Заложница прекрасно знала, что после возвращения повелителя Драконуса империя Хилит рухнет, превратившись в груду обломков и пыли. Она изо всех сил старалась избегать старухи, хотя обойтись без определенных ежедневных ритуалов не представлялось возможным. Хуже всего были трапезы. Сандалате приходилось сидеть в конце стола напротив незанятого кресла, предназначавшегося для повелителя Драконуса. Будучи заложницей, она в его отсутствие считалась главой Обители, но лишь потому, что три дочери повелителя еще не достигли совершеннолетия. Сандалата редко их видела. Они жили, словно призраки или дикие котята, и она понятия не имела, чем девочки занимаются весь день. И все же ей было жаль, что Драконус дал им такие имена.

Повелитель завел обычай собирать за обеденным столом весь обслуживающий персонал. Поэтому за трапезой к Ивису и Хилит зачастую присоединялись сержант стражи Раскан, старший конюх Вент Дирелл, оружейник Сетил, врач Атран и счетовод Хидаст. Среди всех этих важных персон Сандалату хоть сколько-нибудь заинтересовала только женщина-лекарь; правда, она еще не была знакома с Расканом, который уехал вместе с повелителем и его внебрачным сыном. От Вента воняло конюшней, и он нередко являлся к обеду в заляпанных конским навозом сапогах, не сняв чумазого кожаного фартука. Руки его вечно были в грязи, и он почти не разговаривал, поспешно запихивая еду в рот. Немногие реплики конюха обычно сводились к жалобам на капитана Ивиса по поводу загнанных лошадей, когда Дирелл обвинительным тоном перечислял охромевших животных. Сандалата слышала от служанок, будто Вент даже спал на конюшне. Сетил, оружейник, вообще не разговаривал, поскольку на войне ему отрубили мечом часть