А отличники сдохли первыми - 2: летние каникулы (часть 4) - Рик Рентон

— И не только. — Я по привычке потянулся за маской. Но, взяв её со стула, решил пока не одевать. Кроме девчонки в выделенной нам комнатушке сё равно никого не было. А она меня уже и не таким видела.

— Всё-таки не угадала... — Запустив в рот ещё одну ложку с верхом, Кира продолжила с набитым ртом. — Наверное, ефё и турифтичефкий крувок какой-нибудь вёл? Типа там как раввефь кофтёр конферной банкой... Или добыть воду в пуфтыне... Ф помофью дефяти фекретных морфких увлов?

— Наверное.

— Ну да... — Девчонка проглотила кашу и отставила тарелку в сторону. — У меня вот у мамаши подруженция тоже учительницей была. Говорила, что на одну ставку никак не прожить. По любому нужна ещё какая-нибудь халтурка. Кружок там или репетиторство...

— Для меня это была не халтурка. Мне нравилось, то, что я делал. И у меня хорошо получалось.

— Не сомневаюсь... Поэтому ты со всеми вокруг так ловко общий язык находишь... Ты ж, получается, всю жизнь вот с такими работаешь... Работал. С детьми.

— Не всю. Но долго, да. — Поднявшись с кровати, я почувствовал, что и тело толком не отдохнуло. Мышцы ныли как после долгой тренировки.

— Ну чё ты дуешься-то всё. Я тебе вот кашу оставила. И физра, кстати, у меня вообще была — любимый предмет!

— Это заметно.

Во взгляде Киры на секунду промелькнула тень гнева. Но она быстро расслабилась и снова улыбнулась:

— Ладно, ворчун! Приму за комплимент! Я никогда задротом-ботаном не была, чё уж там...

— Так это он и был. И я не дуюсь. Просто немного не выспался, не обращай внимания.

— Я думала, что такого не бывает... Может этот второй «Автоном» не навсегда работает...

На самом деле я вообще почти не спал. И, когда мы расположились на ночлег, остаток ночи раздумывал над тем, как поступить в сложившейся ситуации. Но не жаловаться же на это девчонке... Жаловаться вообще бесполезно. А для мужчины — ещё и унизительно.

Нет, конечно, этим ребятам нужно помочь. Над этим я голову не ломал. Чем дольше мы разговаривали вчера с ними за поздним ужином, чем больше я слышал их собственные рассказы о том, чего они достигли за месяцы после удара эпидемии, что пережили, что потеряли и что обрели... Тем меньше у меня оставалось сомнений на этот счёт. Как и у Киры. Их командиры явно умели думать наперёд. И заботились о своих подопечных, а не гребли под себя всё, до чего дотягивались, погрязая в жадном потреблении остатков благ цивилизации и в животном доминировании над беззащитными слабаками, малышами и одиночками.

В то же время их методы руководства были достаточно жёсткими для текущих времён. Кто не работает — тот не ест. А ещё не получает медицинской помощи и не имеет доступа к школе. Плюс, нулевая толерантность к предателям, дезертирам и преступникам.

И если для раба, который знает, что такое свобода, она обычно является самым заветным желанием, то для участников этих сообществ изгнание было самым страшным наказанием. Страшнее казни. Как я и предполагал, все граждане этого «Альянса» трудились сообща добровольно.

Но и проблем у них, конечно, тоже хватало. Уже появлялись те, кто считал свою долю несправедливо низкой. Или свой участок работ — несправедливо тяжёлым или непрестижным. Пока такие выступления были редки — их удавалось решать в индивидуальном порядке. Благо работы всегда хватало. Не нравится садоводство — иди на зачистку городских улиц от жор-падальщиков. Боишься заразы — медикам всегда нужны санитары и помощники. Не любишь вида больных и раненых? Тогда ремонтируй не людей, а машины или лодки. Руки растут не из того места? Грузчики и курьеры тоже всегда нужны. И так далее... Чем больше благ цивилизации восстанавливали эти ребята, тем больше разнообразных занятий находилось для всех тех, кто больше не хотел выживать поодиночке, как бродячие кошки.

И уже сейчас они приступили к разработке собственного свода законов. Так как времени у их совещательного органа было всё меньше. И решать бытовые вопросы нужно было поручить кодексам и правилам, а не отдельным людям.

Вместе с этим, чем лучше они жили — там больше жадных и завистливых глаз смотрели на них из-за аморфных границ их протогосударства. Отнюдь не все выжившие были готовы пожертвовать своим новым статусом в этом диком мире, не смотря на полуголодное существование и угрозу со стороны жор. И предпочитали находить в обороне Альянса слабые места, чтобы безнаказанно и бесплатно отщипнуть себе кусочек от их общего счастья.

Вот и этот странный безымянный король решил просто взять своё, не отдавая ничего взамен. Потеря авторитета для нарцисса — страшнее смерти. А ведь здесь он, похоже, даже не первый среди равных, как настоящие средневековые правители Западной Европы. Здесь он среди своих вассалов чуть ли не полубог. Особенно после того, как внезапно научился обращать молодых восемнадцатилетних жор обратно во вменяемых людей.

И ещё он обрёл крайне опытного и ценного советника... Добить которого мы с Кирой хотели чуть ли не больше, чем помочь Альянсу со всеми остальными задачами.

В общем, вопрос — помогать им или нет — не стоял. Проблема была в другом. За всю ночь, пока Кира безмятежно посапывала на соседней кушетке, я так не смог составить хотя бы примерный план действий с учётом всех обстоятельств. Единственное, что приходило на ум — так это то, чего точно нельзя делать.

Нельзя дать понять нашим противникам, что мятежники дорожат жизнями пеонов. Я уже видел, что Хайзенберг делает с теми, чью жизнь мы пытались сохранить...

Нельзя сидеть на месте. Это укрепление, конечно, выглядит достаточно комфортным и надёжным. Но только не против того ополчения, которое эти неофеодалы смогут собрать со всех своих доменов. И уже очень скоро. Вчера они струсили и поддались своим суеверным страхам. Но человек такая скотина, которая ко всему привыкает. Привыкнут и к мысли о том, что не так страшен чёрт, как его малюют. И тогда ни ответный штурм, ни осаду эти ребята не выдержат.

Что ж... Это уже что-то. Когда точно знаешь, что нельзя делать — можно начинать хотя бы действовать от обратного...

Под утро от пережитых впечатлений и напряжённых раздумий начала побаливать голова. И потом я и сам не заметил, как всё-таки уснул. И, судя по всему, пробыл в забытье немногим больше часа.

— Кстати... А ты точно