Таких не бывает - Юлия Резник

и Новый год проспите. Вставайте скорей! До полуночи полтора часа.

— Ох! — Белка ошалело хлопнула глазами. — А я не одета даже! И стол…

— Да я уже накрыл. Только мясо сунь в духовку. И беги, наряжайся.

Белка передала Гордею в руки сына и со всех ног побежала в кухню. Такая девчонка еще! Фокин не мог себе даже представить, что кто-то мог поступить с ней так… Тронуть против воли. Хотя за свою жизнь чего он только ни видел. Во многом именно из-за этого он даже специализацию поменял, но один черт, применительно к этой девочке… Сука, аж зубы сводило, когда думал о том, что она пережила.

Возвращая его в реальность, Гор боднул отца головой. Малыш еще не держал головку. И тут ему, конечно, следовало помогать, но Гордей отвлекся, и вот…

— Сынок, — проговорил Фокин, — Гордей Гордеевич. Ну? Звучит? Вот и я так думаю. Твоя мама знала, что делала.

Стоило Белку помянуть, как она заглянула в спальню:

— Гора тоже нужно переодеть. Я ему праздничный комбинезончик купила. Он у нас будет оленем!

— Оленем? — демонстративно скис Фокин. — Ну, блин, Белочка. Ты чего? Чур, в следующий раз я ему костюм выбираю.

Конечно, он шутил. Или нет… В любом случае это того стоило! Потому что его Белка тут же подбоченилась, на глазах превратившись из стеснительной немного забитой девочки в эталонный образец сварливой женушки, и, сузив глаза, поинтересовалась:

— И что же такого плохого в костюме рождественского оленя, м-м-м?!

— То, что ты мусульманка, и не празднуешь рождество? Нет, погоди. Олень. Ты вообще серьезно? — захохотал Фокин, легонько щелкнув Белку пальцем по носу. Блин, это был кайф… Гордей как будто видел, какой она может быть. Изабелла открывалась для него. Смелела, наглела, раскрепощалась и открывалась, да. И такой Белка нравилась ему невероятно.

— Но ты-то не мусульманин. Даже не представляю, что нам с этим делать.

— Ничего? Пусть малой сам для себя решит, какой религии придерживаться, когда вырастет?

— Как вариант… — пожала плечами Белка.

— Давай мне сюда олений комбинезон. Я сам его переодену. А то вы еще три года будете возиться.

И не ошибся. Белка действительно очень долго прихорашивалась. Но когда вышла… Ух! Он чуть не ослеп. Она не забыла и распустила по плечам волосы. И, кажется, даже накрасила губы. Да-да, они точно блестели. Но главное — она платье надела. Немного странное, с пуговичками под горло и длинной спадающей книзу юбкой.

— Не нравится? — забеспокоилась. — У меня другого ничего нет…

— Очень понравилось. А что касается платьев, то мы их купим. Только скажи.

— Ладно. Гор такой хорошенький! Ему идет, да?

— Быть оленем?

— Гордей! — топнула ногой Белка, сверкнув на него глазищами. Фокин рассмеялся, выставив перед собой в знак капитуляции свободную руку. На сгибе правой с комфортом возлежал мелкий.

— Молчу-молчу. Пойдем уж за стол. А то все заветрится.

— Ты повесил гирлянду! Красиво как. Сразу нужное настроение.

— Сейчас еще по бокалу шампанского, чтобы проводить старый год, и вообще хорошо будет.

— Ой! А я же не пью.

— Из религиозных соображений, или сама так решила?

— Не знаю, — сникла Белка. Гордей уже понял, что у них в семье не особо строго соблюдались традиции.

— Ну, ты попробуй, а там решишь. Нравится — нет. На Новый год можно чуток, как мне кажется.

Фокин снял мюзле с горлышка, с мягким хлопком открыл бутылку и наполнил бокалы. В этом и впрямь было какое-то волшебство: в радостном шипении пузырьков, звоне настоящего хрусталя…

Белка сделала глоток. Поморщилась. И пригубила напиток снова. «Вот и хорошо, — подумал Фокин. — Вот и молодец». Если бы ему кто-то сказал, что ему понадобится споить жену, чтобы чуть-чуть с ней потискаться, как он сегодня планировал, Фокин бы захохотал. А теперь вот, спаивал и с неприкрытой жадностью наблюдал за тем, как меняется ее взгляд.

Пока он залипал, Гор с громким причмокиванием выпустил из ротика соску. Аппетит у него был хороший. Ел даже больше нормы. Белка осторожно уложила сына в коляску, Гордей накрыл его одеялом. Может, ей было и сложно, но вроде они неплохо справлялись вдвоем.

— Не дождался двенадцати.

— И хорошо. Разве ты не знаешь, что как Новый год встретишь — так его и проведешь? Значит, сон у нашего Гора будет отменный. О чем еще мечтать молодым родителям?

— С такой стороны я на этот вопрос не смотрела, — улыбнулась Белка расслабленно. В этот момент по телеку заиграла какая-то романтическая мелодия. Гордей обхватил жену за плечи и закружил в медленном танце. Если так можно было назвать их топтанье на месте. Нет, он, конечно, мог исполнить хоть танго, хоть вальс, но в случае с женой ему достаточно было просто вот так качаться с ней в ритм музыке, глядя в ее искрящиеся, немного испуганные глаза.

— Так мы и не попробовали… — Фокин соскользнул костяшками пальцев по Белкиной высокой груди.

— Ч-чего? — осипла она.

— Простимулировать твои соски.

Конечно, ее взгляд тут же убежал вниз, темная головка опустилась. Фокин усмехнулся, накрыл лапой макушку жены и к груди прижал. А потом крутанул ее так, чтобы Белка к нему спиной прижалась. Качнулся, выписывая бедрами восьмерки в танце. Прислушиваясь к ней, отслеживая реакции. Такие невинные, но такие отчетливые и недвусмысленные.

С хриплым стоном Фокин скользнул ладонями выше. Белка замерла.

— Ну, ты чего, Белочка? Неприятно?

— Не знаю.

Ее тяжелое сбившееся дыхание сигнализировало о том, что он на верном пути. Привыкнув прислушаться к своей интуиции, Гордей расстегнул первую пуговичку. Белка всхлипнула. Дав ей время привыкнуть, поцеловал затылок и тонкие вздыбившиеся от происходящего волоски.

— Мы не будем спешить, помнишь? Я обещал, — в ход пошла вторая пуговица, и третья. — Просто немного приласкаю тебя. Скажешь, если тебе не понравится, ладно? Я тут же остановлюсь.

Голос его звучал так глухо, что он сам себя ни за что не узнал бы, если бы услышал это все в записи. Дыхание давалось тяжело. Точно так же шумно дышала Белка…

Пятая пуговичка, шестая. Да сколько же их?! Когда пальцы так сильно дрожат, каждая петелька — то еще испытание. Наконец, две последних пуговички у горла! Там, где в голубой венке так отчаянно ее жизнь пульсирует. Губами по ней…Руками в разрез, под полочки платья. Под тонкое кружево лифчика. Да по теплой покрытой мурашками коже к соскам. Даже теперь, когда он их только коснулся, твердым, как галька. Сдавить, потянуть чуть-чуть, до легкой саднящей боли. И как-то исхитриться не кончить в штаны! От ее потрясенного вздоха, всхлипа. От ее отклика…

Бах! Бах! Бах!!!

Со всех сторон,