Таких не бывает - Юлия Резник

лишь чуть приоткрытые губы, белоснежный край зубов, нежная шейка с перекинутыми на одну сторону волосами и… грудь. Девичья совсем, тугая даже с виду. С торчащим глазком соска. Маленького. И очень темного.

«Вот такая ты, да, моя сладкая?» — подумал Фокин и коснулся пальцем вершинки. Он был до того возбужден, что даже просторные хлопковые брюки робы не способны были скрыть его выдающегося стояка. Хорошо, что в отделении после праздников было совсем немного народу. Не то бы он оскандалился.

Ох, не надо было это все затевать. Как теперь уснуть? А впрочем… пусть. Он ведь решил действовать медленно, но неумолимо. И похоже, это была действенная тактика.

«Ох и счастливчик я, да?» — написал, чувствуя какую-то шальную пацанскую удаль… Как будто опять в свои девятнадцать вернулся. Хотелось флиртовать, смущать, провоцировать. В животе горячим узлом стягивало от сладкого предвкушения.

Белка ожидаемо ничего не ответила. Месенджер ябедничал, что она вообще в последний раз в него заходила аккурат пятнадцать минут назад, когда выслала фотографию. И все. Можно было подумать, что ей безразлична его реакция, но Фокин был уверен, что дело именно в ее девичьем смущении. Понимая, что ждать ответа бессмысленно, Гордей попытался отвлечься. Обошел еще раз задохликов, убедился, что у них все в порядке, и с чистой совестью завалился спать. Но не тут-то было.

Только лег, дверь в кабинет открылась.

— Какого… Ты чего здесь? — офигел Фокин. — Вы же к свекрам собирались вроде.

— К свекрам?! К свекрам? Да, собирались… Могла бы отдыхать сейчас, а вместо этого гнала через всю область!

Ромашова искрила, как оборвавшийся провод в луже. И ее эмоции точно так же мотало из стороны в сторону. Фокин насупился, понимая, что скандала ему избежать не удастся.

— Отмазки придумывала! Что меня, видите ли, на работу вызвали! — между тем продолжала Ленка, разматывая толстый шарф.

— Вот как? Ну и зачем ты это делала?

— Затем, что не могла сидеть в четырехстах километрах, когда ты… Когда все, что у нас было, рушится!

— Пиздец, — Фокин изобразил фейспалм. — Ты вообще — серьезно? Я ведь все объяснил, Лен. Ничего не могло разрушиться! Ни-че-го. Потому что между нами ничего не было. Что к этому добавить?!

— Я от мужа собралась уходить! Я всю жизнь готова была ради тебя разрушить! — будто его не слыша, продолжала Ромашова. — Наплевав на сплетни, на боль, которую причиню Вадику… Детям!

— Так не причиняй, Лен. Я тебе ничего не обещал. Ну, перестань ты Христа ради разводить эту мыльную оперу. Пошлость ведь неимоверная.

— Пошлость?! Мои чувства для тебя — пошлость?!

Фокин не хотел ее обижать. Правда. Он вообще, как любой мужик, боялся вот таких бабских истерик. Просто потому что не знал, как с ними справиться. И потому он примирительно, как ему казалось, заметил:

— Лен, ну какие чувства?

— Серьезные! — то плакала, то ярилась она.

— Тогда уж и безответные. Слушай, ну правда. Нечего мне добавить к уже сказанному. Я женат, у меня ребенок. Дальнейшие отношения между нами невозможны.

— Да мы трахались еще каких-то пару дней назад!

— Ты уже вспоминала об этом. Виноват. Такого больше не повторится. С этого момента у нас чисто рабочие отношения. Вот это все… оставляй за дверью отделения, пожалуйста.

— Ты мне угрожаешь?

— Я тебя прошу включить голову! Потому что я твой шеф — в первую очередь. Не заставляй меня прибегать к каким-то жестким мерам.

— А то что? Ты мне порежешь премию?

— Уволю. Мне не нужна нездоровая атмосфера в команде, — ничуть не кривя душой, огрызнулся Гордей. Ромашова побледнела. На глазах по десятому кругу выступили слезы. — Лен, ну умная же баба, — смягчился Фокин. — Давай, бери себя в руки.

Лена отвернулась к окну. Молчала долго. Он уже начал терять терпение. А потом заметила отстранено:

— Легко тебе говорить. Впрочем, ладно… Я поняла. Не буду унижаться.

— Вот и славно. Езжай домой.

— Не могу. Я же сказала, что меня вызвали.

— Ну, смотри, как знаешь.

Ромашова ушла, Гордей вздохнул поглубже, но после такой встряски понимал ведь — не уснет. Промял бока до четырех, а потом плюнул. Раз уж Ленка в отделении, грех было этим не воспользоваться.

Умывшись под краном, Фокин переоделся и, перед тем как свалить, заглянул в ординаторскую:

— Лен, мне надо отъехать. Подстрахуешь до прихода утренней смены?

Это была не просьба. И Ленка это понимала. Кивнула сухо и перевернулась на другой бок досыпать. Вот и ладненько.

По пустынным улицам домой Фокин домчался быстро. Но даже это время ему показалось вечностью. Он сам себя не узнавал. Сорвался посреди смены. Утопил педаль в пол… А все потому, что, оказывается, он успел так сильно привязаться к своей Белке, так невозможно сильно, что каждая минута без нее была в тягость. И может, конечно, потом все как-то поутихнет, а пока — на разрыв. Хоть вообще не отпускай ее ни на секунду.

Было в этой лихорадочной жажде что-то явно нездоровое. Никогда еще он не чувствовал себя настолько зависимым от другого человека. Никогда не ощущал такой совместимости. Будто они заранее где-то кем-то были друг под друга подогнаны… Почему же их так раскидало? По разным поколениям, городам…

Гордей провернул ключ, тихонько на цыпочках прошел в квартиру. Разделся, разулся в тишине, сходил в душ. И к своим направился.

Белка соорудила для Гора что-то вроде гнезда. Обложила край кровати подушками, и для большей безопасности еще и стул придвинула. Фокин осторожно вытянулся с другого бока. Скользнул взглядом по безмятежному Белкиному личику и дальше… К забавно сопящему сыну, рядом с которым валялась пустая бутылочка. Видно, Белка совсем недавно вставала, чтоб его покормить.

Гордей взглянул на часы. Ну, до подъема у них еще оставалось не так и мало времени. Он невесомо коснулся Белкиного предплечья, прошелся по плечам, обнял ладонью грудь. А та была именно такой, как он и представлял. Очень тугой, очень тяжелой и нежной. Дыша все чаще, Фокин перекатил сосок между пальцев. Но Белка вздохнула, и он опять затаился, не желая ее спугнуть. А что? Пусть думает, что ей это снится — глядишь, и не испугается. А там поймет, как это может быть хорошо, как сладко, и еще просить будет, чтобы он ее… Уф.

Дождавшись, когда дыхание жены вновь станет глубоким и ровным, Гордей снова потеребил сосок. Погладил, прошелся горячей ладонью по животу, забрался под подол ночнушки. Вверх по шелковистому без единого изъяна бедру к попке. Ах ты ж! А женушка-то его спала без трусиков!

Фокина так затрясло, что пришлось взять паузу.