Трудное примирение - Линн Грэхем

— Да нет, не может быть, — продолжая удивляться, успокоила она его.

— Может. — Он недоверчиво посмотрел ей прямо в глаза. — Я хотел тебя обнять, а ты попыталась увернуться, вот как это случилось.

— Я пыталась увернуться? — У нее в памяти не осталось решительно ничего подобного.

— Ты споткнулась о ковер и упала. Madre de Dio, сага… Я вообразил, что ты сломала себе шею! — У Люка от волнения даже дергался уголок рта, это было решительно на него не похоже. — Я испугался, что ты умерла… Я действительно испугался, что ты умерла. — Он повторил это резко, с надрывом.

— Мне очень жаль, что так получилось. — Она почувствовала какое-то смутное тревожное чувство. Не будь здесь Люка, оно захватило бы ее целиком. Но его напряженный взгляд, все его поведение тоже ее не успокаивали. И вообще все как-то странно. Она совсем не помнит, как упала… — А эти сестры… доктор… они ведь англичане? Мы что, в Англии? — слабым голосом спросила она.

— Мы?.. — Он почему-то подчеркнул только что произнесенное ею местоимение, его лицо приняло непроницаемое выражение. — Мы в Лондоне. Ты этого не знала? — очень спокойно переспросил он.

— Я совсем не помню, как мы с тобой оказались в Лондоне! — в совершенном смятении воскликнула Кэтрин. — Почему я ничего не помню?

Люк склонился над ней и секунд десять стоял неподвижно, потом осторожно опустился на край кровати.

— У тебя сотрясение мозга, отсюда и потеря памяти. Вот и все, — проговорил он успокаивающим тоном. — Абсолютно не о чем волноваться.

— Как я могу не волноваться — это же ужас! — воскликнула она.

— Ужасаться тут нечему.

Ее пальцы дотронулись до руки, опиравшейся на ее постель, и, словно молчаливо прося прощения, она прикрыла ее ладонью.

— А давно мы в Лондоне?

Люк помедлил.

— Это так важно?

Когда он взял ее ослабевшие пальцы в свою руку и поднес к губам, это действительно стало совершенно не важно.

Глядя на нее из-под опущенных ресниц, он кончиком языка дотронулся до каждого пальчика и только потом прижался губами к ладони. Волна томного наслаждения прокатилась по ее телу, низ живота оттянуло болью.

— Важно? — переспросил он.

— Важно — что? — еле выговорила она, лишенная всякой способности мыслить.

К сожалению, он отнял ее руку от губ, хотя все еще продолжал держать в своей, крепко сжимая.

— А что самое последнее из того, что ты помнишь?

Напрягшись изо всех сил, она все-таки заставила себя сосредоточиться. Ответить на его вопрос было не легче, чем вытащить из пруда пресловутую рыбку.

— У меня был грипп, — наконец радостно сказала она.

— Грипп. — Он сдвинул брови, потом его лицо прояснилось. — Si, грипп. Это было в тысяча девятьсот восемьдесят…

Она поморщилась.

— Люк, я знаю, какой сейчас год.

— Senz’altro. Разумеется, знаешь. Ценность каждого года со временем растет — точно как бывает с винами.

Она посмотрела на него с недоумением, он же, чуть улыбаясь, нагнулся и пригладил прядку волос, которая, отбившись от остальных, легла ей на лоб.

— Мне кажется, это было ужасно давно, — пожаловалась она. — И все как в тумане.

— Не думай об этом, — посоветовал Люк.

— Наверное, уже поздно? — шепнула она.

— Почти полночь.

— Тебе нужно вернуться в отель… Мы живем в отеле? — настаивала она, снова разволновавшись.

— Не переживай. Рано или поздно память вернется, — нежно сказал Люк. — И тогда, клянусь тебе, мы над этим здорово посмеемся.

Он легонько поглаживал большим пальцем ее запястье. Она приподняла другую руку, которой придало силы непреодолимое желание прикоснуться к нему, и провела пальцами по строгой линии его подбородка. Смуглая кожа отливала синевой и была шероховатой на ощупь. Какие у него безумно притягательные глаза, подумалось ей, когда он сердит, они темнеют, а на солнце или в минуты страсти становятся совсем золотыми. «Почему он меня не поцелует?» — рассеянно подумала она.

В этом отношении Люка никогда не надо было ни понукать, ни подталкивать. Стоило ему войти в дверь после возвращения из своих деловых поездок, как он хватал ее в объятия и едва успевал добежать до спальни, так сильно горела в нем страсть. Когда они были вместе, ей порой казалось, что браться за какое-либо занятие — уборку, готовку — бесполезно, все равно оторвут в самый неподходящий момент.

Это внушало ей уверенность. Это внушало ощущение, что, раз страсть так велика, есть и надежда на будущее. Только в последнее время она стала невольно прислушиваться и к другому голосу. Он был куда пессимистичнее. Он утверждал, что ждать от Люка даже ничтожнейших обязательств — все равно что верить в волшебные сказки.

— Я ведь не помню только последние недели, да? — допытывалась она, торопясь отогнать неприятные мысли, от которых она чувствовала себя так неуютно.

— Ты не забыла ничего важного. — Он пробежал взглядом по ее лицу, их глаза встретились, он смотрел в ее как будто даже с вызовом, но при этом явно сдерживая себя. Это было странно.

— Люк… — неуверенно сказала она, — в чем дело?

— Я совершенно не в себе. Dio, что ты со мной делаешь одним своим взглядом! — вдруг яростно выдохнул он. — Ведь ты считаешься больной.

Она не заметила, кто сделал первое движение, но он внезапно оказался так близко, как именно ей и хотелось, и ее пальцы страстно нырнули в густые заросли его волос. Но вместо того, что она предвидела, он раздвинул языком ее губы, и она ощутила сладостное прикосновение, он снова и снова будил в ней приступы наслаждения, пока у нее не закружилась голова, а все тело не охватила страсть такой силы, какой она еще не знала.

Застонав от восторга, Люк заключил ее в объятия, и, хотя всякое движение причиняло ей боль, ее охватило нестерпимое желание принадлежать ему. Нетерпеливо сорвав с нее одеяло, он поднял ее и, не отрывая своих жадных губ от ее, усадил к себе на колени.

Возбуждение охватило их так внезапно, как налетает летняя гроза. Дикое, живое, первобытное. Он схватился за ворот ее белой больничной рубашки, стащил ее и отбросил прочь. Прохладный воздух обжег ее обнаженную кожу, когда он, чуть отстранив ее от себя, крепко сжал ее хрупкие руки. Щеки его горели, он пожирал глазами ее бледную грудь, увенчанную соблазнительными тугими розовыми сосками.

Краснея под этим дерзким, возбуждающим взглядом, она дрожащим голосом пробормотала:

— Отвези меня в отель.

Невероятно, но Люк в ответ выругался и закрыл глаза. В следующий миг он натянул на нее рубашку, встал и уложил обратно в постель. Осторожно приглушил свет и прошептал:

— Chiedo scusa. Прости. Ты нездорова.