Папа, я проснулась! (сборник) - Марианна Гончарова

Есть человек-работа. То есть он на работе — вол. Надежа, опора. Просто, если надо, сам узкоколейку проложит. Если скажут за шесть дней, он уложится в четыре. И не сметь звонить ему на работу! Даже если ты уже умер, даже если ты уже на том свете, даже с того света нельзя звонить. Он в ответ рычит — не сметь беспокоить его. И отключается. Но зато домой приходит и ложится. Плоско-плоско. И так лежит. Может неделю лежать. Две. Год. Если нет работы на работе. Работа дома не считается. Это не работа. Кто ж ее видит? Вот. Это вот главное. Работа, по мнению человека-работы, должна быть видна. Человек-работа.

Есть человек-ненастье. Где-то я читала или слышала про певицу, которой необходимо было перед выходом на сцену испортить кому-нибудь настроение. А люди, что с ней давно работали, эту привычку ее знали и прятались. И новеньким говорили, мол, прячься, вон идет… Народная артистка… И тогда она, подобрав длинную, пышную, шитую золотом юбку, ногой пинала и лупила что придется — мебель, стены. «Понаставили тут!» — верещала и шипела. Выла, как ветер. Искры, как молнии, швыряла во все стороны. И потом с улыбкой сияющей, развернув руки, как крылья, выходила к зрителями, мол, а вот и я!

Есть еще знакомые, прекрасные люди: человек-сад, человек-одеяло, человек-праздник. С ними рядом так себя и чувствуешь. Как в саду. В тепле и уюте. Или как будто у тебя праздник. И наоборот, есть человек-хамство. Брат двоюродный человека-ненастья. Выходит из дому, как на охоту. Ждет, кто заденет. А если не заденет, он сам найдет к чему придраться. И уж нахамит всласть, взбодрится, типа «а еще очки, а еще шляпу, интеллигент, понимаешь!..».

Ну и обычные, часто встречающиеся люди: человек-зависть, человек — я-всегда-прав опять же часто попадается, смешной такой, обычно толстенький, уютный, обычно с усами, бывает, и бороденочку какую отрастит…

Типчик с короткими ножками, шмыгает носом: человек — Мировое Зло. Милый такой обычно. На первый взгляд. Жалко его сперва… Штаники все время поддергивает прям до подмышек… Не дай Бог, короче!

Ну а уж если из близких знакомых взять, у нас приятель есть Фима — выйди-из-воды называется. Почему так? Детская травма, да. Он жалуется, что слышит скрипучий голос своего дедушки даже во сне. Больше всего на свете Фима хотел научиться плавать. Но семья прикрепила к Фиме дедушку на предмет охраны и безопасности, и тот повсюду ездил и ходил с Фимой — на море, на речку, в бассейн…

— Фима!

— А…

— Выйди из воды.

— Иду.

Дедушка постарел, дедушка устал, но задача, которую перед ним однажды поставила семья… Он уже не мог следить, где там Фима плещется, но на всякий случай, завидев на горизонте внука Фиму, сидя ли в кресле, лежа ли на диване с газетой, проходя мимо Фиминой комнаты, где тот играл в морской бой на компьютере, он приказывал:

— Фима!

— А…

— Выйди из воды.

— Иду, — машинально соглашался привыкший Фима.

Друзья даже шутили над ним, и где-то на ночной рыбалке, когда Фима задремал, кто-то из них позвал скрипучим голосом:

— Фима!

— А… — ответил сонный Фима.

— Выйди из воды!

— Иду, деда! — и, сладко чмокнув губами, опять захрапел.

К слову, о рыбалке. Тут, наконец, в нашем сюжете всплывает еще одно, чуть ли не главное действующее лицо, человек — когда-выпью-полководец. Уникальный. Редкостный. Зовут Гриша. Совсем не типичный представитель их — мужчин — вида.

Вообще-то как раз рыбалка и свела таких разных людей: Фиму — выйди-из-воды и Гришу — когда-выпью-полководец. Бывает, что такие разные люди как раз и становятся близкими друзьями. А потому что рыбалка, бильярд, баня и напиток водка — вообще очень сплачивающие вещи. Я бы даже сказала, цементирующие.

Так вот о них, родимых: о Фиме — выйди-из-воды и о его соседе Грише — когда-выпью-полководец — и пойдет речь в нашем и так уже изрядно затянувшемся повествовании.

Гриша умело сочетал ответственную милицейскую должность с нелегкой, но главной частью своей жизни — культурным отдыхом в компании. Эта часть, кроме рыбы, бильярдных шаров и разных там банных принадлежностей типа этих… ну… мочалок, была полна братаний, поисковой деятельности смысла жизни, разочарований и в результате сильных, а временами очень-очень сильных недомоганий. И во всем этом, не сказать безобразии, активно участвовал и Гришин названый брат Фима. Самым тяжелым в программе был третий этап. Если на первом все собирались и выпивали «за», на втором Гриша собирал людей и, как комментировала его теща Василиса Трофимовна, «водил полки», то на третьем этапе, когда этот предатель, этот штрейкбрехер Фима — выйди-из-воды первым из полка робко просился домой, как раз подходило время недомоганий, и надо было его, это время, чуть-чуть оттянуть… Нет, ну а чего он!.. Брат он или не брат? Ах, брат? Тогда куда? В четыре часа утра, в такую рань! А когда за Фимой вслед и все остальные навострялись улизнуть, тут уже Гриша: «Чего-чего?! Ах, предатели! А ну все сидеть!..» И доставал свой служебный пистолет. В четыре утра. Гриша с этим пистолетом вообще чувствовал себя маршалом Жуковым. «Сидеть, я сказал!.. Вот так-то лучше. А то — „домой, домой“. Гриша клал пистолет на стол рядом с собой и, укоризненно глядя на брата Фиму, ставил в центр стола следующую бутылку благородного напитка водки.

Если же кто-то просился выйти ненадолго, Гриша предупреждал: «Три минуты. На четвертой минуте тебе засчитывается побег. И все идут искать. А кто не заховался, я не виноват», — игриво приговаривал когда-выпью-полководец, щедро наливая гостям.

Вот и недавно, ранним летом, у Гриши опрометчиво собрались его приятели. И ведь не хотели к нему идти, но как-то заспорили в перерыве между таймами, потащились почему-то за Фимой — выйди-из-воды, а очнулись уже с ним у Гриши на кухне, когда нашим прямо под финальный свисток забили гол (ну «Евро» же две тысячи же двенадцать!).

Ну как тут не выпить, тем более хозяин уже вывел на огневой рубеж свою батарею бутылок с горючей жидкостью!

Вообще, я вам, друзья, заявляю из собственных наблюдений: когда мужчины вместе выпивают, на втором часу у них появляется коллективный разум. Как у муравьев. Они передвигаются плотными группами и без слов понимают друг друга. Чаще всего, уточняю, неправильно понимают. Потому что разум-то хоть и коллективный, но один на всех. И очень при этом скромный. Маленький…

Ну вот. Среди ночи Фима — выйди-из-воды стал, как всегда, ныть, что ему надо домой, что его жена и теща заругают, хотел договориться по-хорошему. «Какое „домой“, — возразил полководец Гриша и погладил рукой главный свой аргумент — пистолет. — Какое домой, Фима, наши же продули! Будем горевать, ребята», — Гриша всхлипнул и отвинтил крышечку у следующей двухлитровой с ручкой.

Фиме не надо было много, ему вообще никогда не надо много, он ведь потом, когда Гриша падал головой на стол и засыпал, полностью терял ориентацию, без коллективного-то разума, бродил непонятно где и дом свой найти не мог. И ведь ему категорически запрещали ходить к Грише, потому что гастрит у Фимы, а он как специально! Приходит пьяный под утро в компании трех-четырех уличных собак. А у тех всегда уверенный и нахальный вид ночных таксистов. Мол, мы вашего Фиму сопровождали, мы Фиму охраняли и защищали, мы его даже грели, когда он упал и чуть-чуть лежал, мы его доставили домой, так что покормите нас, пожалуйста, колбасой. И собак кормят, потому что они знают дорогу к Фиминому дому, а Фима — нет.