451 градус по Фаренгейту - Рэй Брэдбери

Придя в себя, Милдред бросилась к двери, и тотчас же вкомнату неторопливым шагом, засунув руки в карманы, вошёл брандмейстер Битти.

— Выключите-ка «родственников», — сказал он, не глядя наМонтэга и его жену.

Милдред выскочила из комнаты. Шум голосов в гостиной умолк.

Брандмейстер Битти уселся, выбрав самый удобный стул. Егокрасное лицо хранило самое мирное выражение. Не спеша он набил свою отделаннуюмедью трубку и, раскурив её, выпустил в потолок большое облако дыма.

— Решил зайти, проведать больного.

— Как вы узнали, что я болен?

Битти улыбнулся своей обычной улыбкой, обнажившейконфетно-розовые дёсны и мелкие, белые как сахар зубы.

— Я видел, что к тому идёт. Знал, что скоро вы на одну ночкупопроситесь в отпуск.

Монтэг приподнялся и сел на постели.

— Ну что ж, — сказал Битти, — отдохните.

Он вертел в руках неразлучную свою зажигалку, на крышкекоторой красовалась надпись: «Гарантирован один миллион вспышек». Биттирассеянно зажигал и гасил химическую спичку — зажигал, ронял несколько слов,глядя на крохотный огонёк, и гасил его, снова зажигал, гасил и смотрел, кактает в воздухе тоненькая струйка дыма.

— Когда думаете поправиться? — спросил он.

— Завтра. Или послезавтра. В начале той недели.

Битти попыхивал трубкой.

— Каждый пожарник рано или поздно проходит через это. И надопомочь ему разобраться. Надо, чтобы он знал историю своей профессии. Раньшеновичкам всё это объясняли. А теперь нет. И очень жаль. — Пфф… — Толькобрандмейстеры ещё помнят историю пожарного дела. — Снова пфф!.. — Сейчас я васпросвещу.

Милдред нервно заёрзала на стуле.

Битти уселся поудобнее, минуту — не меньше — сидел молча, враздумье.

— Как всё это началось, спросите вы, — я говорю о нашейработе, — где, когда и почему? Началось, по-моему, примерно в эпоху такназываемой гражданской войны, хотя в наших уставах и сказано, что раньше. Нонастоящий расцвет наступил только с введением фотографии. А потом, в началедвадцатого века, — кино, радио, телевидение. И очень скоро всё сталопроизводиться в массовых масштабах.

Монтэг неподвижно сидел в постели.

— А раз всё стало массовым, то и упростилось, — продолжалБитти. Когда-то книгу читали лишь немногие — тут, там, в разных местах. Поэтомуи книги могли быть разными. Мир был просторен. Но, когда в мире стало тесно отглаз, локтей, ртов, когда население удвоилось, утроилось, учетверилось,содержание фильмов, радиопередач, журналов, книг снизилось до известногостандарта. Этакая универсальная жвачка. Вы понимаете меня, Монтэг?

— Кажется, да, — ответил Монтэг. Битти разглядывал узорытабачного дыма, плывущие в воздухе.

— Постарайтесь представить себе человека девятнадцатогостолетия — собаки, лошади, экипажи — медленный темп жизни. Затем двадцатый век.Темп ускоряется. Книги уменьшаются в объёме. Сокращённое издание. Пересказ.Экстракт. Не размазывать! Скорее к развязке!

— Скорее к развязке, — кивнула головой Милдред.

— Произведения классиков сокращаются до пятнадцатиминутнойрадиопередачи. Потом ещё больше: одна колонка текста, которую можно пробежатьза две минуты, потом ещё: десять — двадцать строк для энциклопедическогословаря. Я, конечно, преувеличиваю. Словари существовали для справок. Но немалобыло людей, чьё знакомство с «Гамлетом» — вы, Монтэг, конечно, хорошо знаетеэто название, а для вас, миссис Монтэг, это, наверно, так только, смутнознакомый звук, — так вот, немало было людей, чьё знакомство с «Гамлетом»ограничивалось одной страничкой краткого пересказа в сборнике, которыйхвастливо заявлял: «Наконец-то вы можете прочитать всех классиков! Неотставайте от своих соседей». Понимаете? Из детской прямо в колледж, а потомобратно в детскую. Вот вам интеллектуальный стандарт, господствовавшийпоследние пять или более столетий.

Милдред встала и начала ходить по комнате, бесцельнопереставляя вещи с места на место.

Не обращая на неё внимания, Битти продолжал:

— А теперь быстрее крутите плёнку, Монтэг! Быстрее! Клик!Пик! Флик![1] Сюда, туда, живей, быстрей, так, этак, вверх, вниз! Кто, что,где, как, почему? Эх! Ух! Бах, трах, хлоп, шлёп! Дзинь! Бом! Бум! Сокращайте,ужимайте! Пересказ пересказа! Экстракт из пересказа пересказов! Политика? Однаколонка, две фразы, заголовок! И через минуту всё уже испарилось из памяти.Крутите человеческий разум в бешеном вихре, быстрей, быстрей! — рукамииздателей, предпринимателей, радиовещателей, так, чтобы центробежная силавышвырнула вон всё лишние, ненужные бесполезные мысли!..

Милдред подошла к постели и стала оправлять простыни. СердцеМонтэга дрогнуло и замерло, когда руки её коснулись подушки. Вот она тормошитего за плечо, хочет, чтобы он приподнялся, а она взобьёт как следует подушку иснова положит ему за спину. И, может быть, вскрикнет и широко раскроет глазаили просто, сунув руку под подушку, спросит: «Что это?» — и с трогательнойнаивностью покажет спрятанную книгу.

— Срок обучения в школах сокращается, дисциплина падает,философия, история, языки упразднены. Английскому языку и орфографии уделяетсявсё меньше и меньше времени, и наконец эти предметы заброшены совсем. Жизнькоротка. Что тебе нужно? Прежде всего работа, а после работы развлечения, а ихкругом сколько угодно, на каждом шагу, наслаждайтесь! Так зачем же учитьсячему-нибудь, кроме умения нажимать кнопки, включать рубильники, завинчиватьгайки, пригонять болты?

— Дай я поправлю подушку, — сказала Милдред.

— Не надо, — тихо ответил Монтэг.

— Застёжка-молния заменила пуговицу, и вот уже нет лишнейполминуты, чтобы над чем-нибудь призадуматься, одеваясь на рассвете, в этотфилософский и потому грустный час.

— Ну же, — повторила Милдред.

— Уйди, — ответил Монтэг.

— Жизнь превращается в сплошную карусель, Монтэг. Всёвизжит, кричит, грохочет! Бац, бах, трах!

— Трах! — воскликнула Милдред, дёргая подушку.

— Да оставь же меня наконец в покое! — в отчаянии воскликнулМонтэг.

Битти удивлённо поднял брови. Рука Милдред застыла заподушкой. Пальцы её ощупывали переплёт книги, и по мере того, как она началапонимать, что это такое, лицо её стало менять выражение — сперва любопытство,потом изумление… Губы её раскрылись… Сейчас спросит…