Тлеющий огонь - Пола Хокинс

— Скорее всего, Лора, нам придется поговорить с вами еще раз, — сказал он, — поэтому никуда не уезжайте.

— О да, нет проблем, я отменю поездку в Диснейуорлд, которую планировала, так что не волнуйтесь, — ответила она.

Лысый кивнул.

— Договорились, — сказал он и улыбнулся своей грустной улыбкой, не предвещавшей ей ничего хорошего.

Она покинула полицейский участок в одиннадцатом часу. На улице моросил дождь. Она села в автобус на Грейс-Инн-роуд и в изнеможении рухнула на единственное свободное место внизу. Элегантно одетая полная женщина рядом с ней брезгливо сморщила нос и отодвинулась к окну, пытаясь свести к минимуму контакт с промокшей и дурно пахнущей пассажиркой. Лора откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза. Женщина укоризненно поцокала языком. Лора решила не обращать на нее внимания и отвернулась. Женщина тяжело вздохнула. Лора почувствовала, как напряглись ее челюсти и сжались кулаки. Сосчитай до десяти, советовал ей отец, и она так и сделала: раз, два, три, раз, два, три, раз, два, три — она не могла считать дальше, вообще ничего не могла, а женщина, снова вздохнув, задвигала своей толстой задницей, усаживаясь поудобнее, и Лоре захотелось крикнуть ей прямо в ухо: Это не моя вина, это не моя вина, это не моя гребаная вина!

Она поднялась.

— Я знаю, — со злостью произнесла она, глядя на соседку, — что от меня воняет. Мне это известно. Меня продержали в полицейском участке двадцать четыре часа, а до этого я ходила в магазин, а до этого отработала восемь часов в прачечной, так что я не принимала душ вот уже два дня. Это не моя вина. Но знаете что? Через полчаса от меня будет пахнуть розами, а вы так и останетесь тупой жирной коровой.

Лора отвернулась и вышла из автобуса на три остановки раньше. Всю дорогу домой перед ее глазами стояло обиженное выражение на лице женщины, пунцовом от смущения, и ей пришлось прикусить щеку изнутри, чтобы не расплакаться.

Лифт по-прежнему не работал. Она потащилась по лестнице на седьмой этаж, всю дорогу сдерживая слезы: уставшая, с ноющей от боли ногой, с пульсирующим на руке порезом и ужасно голодная. В участке ей дали еду, но она так нервничала, что не смогла проглотить ни кусочка. Вставив запасной ключ в замок и слегка покрутив им из стороны в сторону, она уговорила дверь открыться, чувствуя, как сосет под ложечкой и от голода кружится голова.

Кухня выглядела так, будто пережила обыск, — и она решила, что полиция действительно ее обыскала: ящики и шкафы открыты, повсюду беспорядочно составлены кастрюли и тарелки. Тут же лежали испорченные продукты, которые она купила в супермаркете на последние деньги.

Отвернувшись, чтобы не видеть всего этого, Лора выключила свет и направилась в комнату, так и не приняв душ и не почистив зубы. Тихо всхлипывая, заползла в кровать и принялась поглаживать себя по затылку, пытаясь успокоиться. Так всегда раньше делал отец, чтобы Лора перестала нервничать, чтобы боль утихла и она смогла уснуть.

Проблем и боли у нее было предостаточно. Ее раннее детство, проведенное в грязном районе Южного Лондона, было лишено событий. Настолько, что она не сохранила в памяти почти ничего, кроме светло-коричневого дома рядовой застройки на узкой улице и ощущения сухой, колючей лужайки под ногами летом. Ее воспоминания, казалось, начинались только с девятилетнего возраста, когда они всей семьей переехали в маленькую деревушку в Сассексе. Там-то и начались все проблемы.

Нет, с самой деревней было все в порядке. Лоре нравилась ее причудливая красота, каменные коттеджи и сверчки в густой зелени, вежливые соседи с их белокурыми детьми и собаками вошедшей в моду породы лабрадудль. Мать Лоры, Джанин, говорила, что жизнь там отупляет, что, наверное, было плохо. Но Лоре там нравилось. Ей нравилась деревенская школа, где в ее классе было всего пятнадцать человек, а учителя считали ее очень начитанной. Нравилось гонять на велосипеде без всякого присмотра по узким проселочным дорогам в поисках ежевики.

Отец Лоры, Филип, нашел работу в соседнем городке. Он отказался от мечты посвятить себя сценографии и теперь работал бухгалтером, отчего Джанин закатывала глаза всякий раз, когда об этом заходила речь.

— Бухгалтер! — шипела она, сильно затягиваясь сигаретой и поправляя рукав туники. — Смеху подобно!

— Жизнь не может быть сплошным развлечением, Джанин. Иногда приходится вести себя, как подобает взрослым.

— И не дай бог взрослым повеселиться, так, что ли, Филип?

Лоре казалось, что родители не всегда были такими. Ей смутно помнились времена, когда ее мать была больше довольна жизнью. Тогда она не сидела за обеденным столом с угрюмым видом, скрестив руки на груди и почти не притрагиваясь к еде, и не цедила сквозь зубы ответы на все вопросы отца. Было время, когда ее мать все время смеялась. Когда она пела!

— Может, нам лучше вернуться в Лондон? — не раз спрашивала Лора, в ответ на что мать с грустной улыбкой гладила ее по голове, устремляя тоскливый взгляд в пустоту.

Отец же на ее слова всегда реагировал предсказуемо и эмоционально:

— Мы не можем вернуться, цыпленок, у меня теперь здесь работа. И дом у нас тут такой чудесный, правда?

Ночью Лора слышала, как они спорят.

— Работа, которую ты себе нашел, — говорила мать жутким, шипящим голосом, — это финансовое консультирование. Ради всего святого, Филип, неужели тебе действительно хочется заниматься этим всю свою жизнь? Дни напролет считать чужие деньги? — И еще: — Неужели нам уготована такая жизнь? Такая будничная? В деревне? В Сассексе? Видишь ли, я на нее не подписывалась.

И ответ:

— Подписывалась?! Это брак, Джанин, а не театральный курс.

Будучи примерным ребенком, Лора постаралась выкинуть услышанное из головы и решила, что если будет как следует учиться и очень хорошо себя вести, то все, что делало ее мать несчастной, улетучится само собой. Лора изо всех сил старалась угодить матери, рассказывала, как ее хвалят учителя, показывала ей все свои школьные рисунки.

Днем Лора постоянно держалась возле матери. Она помогала ей делать уборку, сидела рядом, когда та читала, и тихо ходила за ней из комнаты в комнату, когда мать бесцельно бродила по дому, не находя себе места. Лора стремилась уловить настроение матери по выражению ее лица, понять, какие мысли ее занимали, что заставляло ее так вздыхать или смахивать с глаз челку, и что она могла сделать, чтобы заслужить улыбку. Иногда ей это удавалось, а иногда и вызывало у матери раздражение, и та говорила:

— Ради бога, Лора, ты можешь оставить меня в покое хоть на минутку и дать мне побыть наедине с собой?

Осенью Джанин начала брать уроки рисования. А с наступлением рождественских каникул что-то изменилось. С востока подул ледяной ветер, принесший с собой невероятно красивое голубое небо, колючий холод и, совершенно неожиданно, оттепель в семейных отношениях. Казалось, что было объявлено перемирие. Лора понятия не имела почему, но что-то точно изменилось, потому что ссоры прекратились. Отец больше не выглядел издерганным и подавленным. Мать улыбалась, когда мыла посуду, а вечерами вместе с Лорой смотрела телевизор, прижимая ее к себе, а не сидела, как раньше, в кресле с книгой в руках. Они даже пару раз съездили вместе в Лондон: один раз в магазин игрушек, а другой — в зоопарк.