Обретенная любовь - Гайя Алексия

расставаться! Я не знаю, когда мы увидимся вновь. Возможно, никогда. От этой мысли меня прошибает холодный пот. Я обнимаю ее еще раз. Мы целуемся, и это наш самый ужасный и одновременно самый лучший поцелуй. При мысли, что наши губы больше никогда не встретятся, мне становится больно дышать. Черт! Я ведь без колебаний готов ради нее на все.

В конце коридора клацает дверь. Коп болтает с очередной медсестрой. Елена должна уйти прямо сейчас, если мы не хотим, чтобы нас застали врасплох.

Моя львица льнет ко мне. Это настоящая пытка для моего сердца и ребер.

– Я… Мне тебя так не хватает. Я вернусь вечером.

Мне тебя тоже не хватает, хоть у меня и не выходит сказать об этом вслух.

Я обнимаю ее в последний раз, а затем отталкиваю. Елена отступает на шаг. Она вся в слезах, но все же согласно кивает. Бросив на меня еще несколько отчаянных взглядов, она, наконец, выходит. Я слышу, как дверь мягко открывается и закрывается. Ее здесь больше нет, а меня уже гложет чувство, будто мне все это приснилось.

* * *

Мне не сомкнуть глаз.

Я наблюдаю за солнечным лучом, медленно ползущим по стене. Он едва ли поднялся на пару сантиметров, а мне уже кажется, что Елена была здесь несколько дней или месяцев назад. А ведь прошло не больше часа.

Хлопает дверь. Я даже не успеваю ничего сообразить, как рядом с кроватью появляются двое полицейских. По привычке я пытаюсь привстать, но не могу из-за наручника на запястье.

– Встать.

Что? Я ничего не понимаю. Меня тут же хватают и силой заставляют подняться с кровати. Черт, они что, поймали Елену на выходе? Мне подсовывают кроссовки, а на вытянутые вперед руки надевают другие наручники. Рация шипит, затем из нее доносятся слова:

– Второй патруль готов, транспорт для перевозки подъехал. Прием.

Дьявол, меня увозят! Увозят прочь от Елены! Я не хочу. Прежде чем я успеваю что-либо понять, на лодыжках тоже появляется пара наручников, связанная толстенной цепью с запястьями. Да что они творят? Коп толкает меня в спину, но я упираюсь. Я не желаю уезжать, она же вернется вечером.

– Двигай!

Нет! Удар по ногам, затем один из этих ублюдков ловит меня, пока я не свалился на пол. Если бы мне было хоть немного получше, они бы даже пальцем не смогли меня тронуть.

* * *

Пройти через всю больницу в наручниках в сопровождении двух копов в униформе – лучший способ обратить на себя внимание. Все кругом смотрят с презрением. Я даже ощущаю облегчение, когда, наконец, залезаю в тачку с мигалками, хотя это физически непросто. На выходе из комнаты я пытался вырваться и сбежать, но не смог. Это привлекло еще больше внимания. Они, черт возьми, увозят меня от моей львицы. Далеко. И все это происходит без единого комментария с их стороны.

Мы, должно быть, едем уже минут двадцать, и я даже не знаю куда. По всей видимости, в Райкерс. Наверное, после рентгена врач сказал им, что я уже достаточно окреп, чтобы меня перевозить. Я закрываю глаза и пытаюсь перевести дух. От одних только мыслей о тюрьме становится тяжело дышать. Я смотрю в окно. Тачка притормаживает на красный. Вокруг люди: кто-то ведет машину, кто-то прогуливается по улице, у некоторых совершенно отрешенный взгляд. Они живут своей спокойной жизнью. А я? Мои лодыжки и запястья пристегнуты к этому вонючему сиденью. Я пытаюсь проглотить ком в горле, но паника все равно постепенно берет верх. Еще эта тоска по Елене.

Меня вытаскивают из патрульной машины. Я упираюсь, потому что мне по-прежнему больно быстро двигаться. Это плохая идея. Коп тянет цепь от наручников еще сильнее, от боли у меня вырывается стон. Где я, черт побери?

Мы в каком-то подземном гараже. Повсюду патрульные машины и копы. На посту охраны верзила из конвоя толкает меня в спину так сильно, что я спотыкаюсь. Это его очень смешит. Гад!

Мы проходим лифт и два коридора, в которых пахнет едой и бумагой. Видимо, мы приехали в центральный комиссариат. Самый большой во всем Нью-Йорке. Меня проводят через очередную дверь – и на меня обрушивается волна телефонных звонков, допросов, угроз и самых разных запахов.

Я вхожу в офис открытого типа, все кругом гудит от электричества. Мы не проходим и двух метров, как весь шум стихает. Только цепи звенят в такт моим шагам. Все смотрят на меня, словно уже знают, кто я и что меня ждет. Толстуха в чертовой униформе пересекается со мной взглядом и корчит гримасу отвращения. Стерва! Я их всех ненавижу, они все мне противны.

Пусть идти недалеко, ощущение такое, будто меня пилили этими осуждающими взглядами дня три. Мы скрываемся в очередном коридоре, сразу за моей спиной шум возобновляется с новой силой. Меня заводят в комнату, где офицер снимает с моих лодыжек наручники, после чего уходит и запирает дверь на ключ.

* * *

Кажется, я провел здесь уже целую вечность. Неужто они собираются заставить меня гнить прямо здесь?

В комнате стоят металлический стол и два стула, на одном из которых сижу я, на стене большое зеркало и часы – все. Ни одна стрелка часов не сдвинулась с места, но времени прошло достаточно – об этом говорит боль во всем теле от неудобной позы.

Я выпрямляюсь и пытаюсь потянуться – ребра сразу напоминают о себе. Не спеша, корчась от боли, я откидываюсь на спинку стула. Боль стихает.

Вдруг дверь распахивается, и я вздрагиваю. Больно, черт возьми! Входит какой-то тип в штатском. Короткие волосы, довольно мускулистый, лицом точно похож на копа. Я отвожу взгляд, а он молча устраивается на стуле напротив и кладет зеленую папку с досье на стол посередине между нами. Мой взгляд прикован к ногам, неистово отплясывающим под столом. Напряжение возрастает стократ. Это явно будет допрос с пристрастием, он ведь собирается заставить меня заговорить.

– Здравствуйте. Я – детектив Райан. Начинаю запись допроса Тигана Доу, семнадцати лет. Дело номер 6578Б. Одиннадцать двадцать четыре…

На этом месте я отвлекаюсь. Когда вновь повисает тишина, я обнаруживаю, что мои руки вцепились в стул – так проще унимать дрожь. Краем глаза я замечаю, как детектив открывает досье и достает первый лист.

– Тиган Доу. Вас привезли на допрос. Вы имеете право позвонить вашему адвокату. Если вы не можете себе его позволить, вам назначат государственного защитника.

Тишина. Я чувствую, как он на меня смотрит, но не