Князь Владимир - Юрий Никитин

– Нас поселят в квартале русов… Там с десяток домов,купленных нашими купцами. А дома не в пример киевским.

– А вдруг толмач отлучится? – попробовалзащититься Владимир.

– Ну, не всегда же лялякать с ромеями, – сказалДобрыня равнодушно. – И отдохнуть надобно, полежать… Они и так суетливые иприлипчивые, как обезьяны…

– А что такое обезьяны?

– Ну, что-то вроде тебя. Только настырнее.

Дорога от гавани и к городской стене ошеломила пестротой,разноголосьем. Людей как на базаре, идут пешком и едут на конях, странныхогромных зверях с двумя горбами на спине, маленьких длинноухих лошадках, анастоящие кони были такие разные, что Владимир даже от них не мог оторватьвзора. Тонконогие и легкие, как птицы, нервные, горячие, с огненными глазами, скруто выгнутыми шеями, в сухих мускулах, и огромные, как горы, кони, тяжелые имедлительные, что тянут за собой такие же огромные подводы, доверху нагруженныескарбом. Эти кони выглядят так, что, упади на их телегу гора, не заметят, будуттащить все так же неспешно, гулко бухая в прокаленную землю огромными, какжернова, копытами.

Когда впереди встала белая стена, перегородившая мир, сердцезастучало так, что вот-вот выпрыгнет. Дорога упиралась в эту стену, тамвиднелись ворота, настолько малые, что казались мышиной норкой в стене, а то ивовсе прогрызенной муравьями. Народ темным шнурком втягивался туда, исчезал.

Когда приблизились еще на полверсты и стена закрыла половинунеба, Владимир наконец увидел настоящую величину ворот. Если поставить нателегу еще пять телег с сеном, даже не заденут свода!

Добрыня строго прервал аханье бояр:

– Хватит дорожную пыль собирать нижней челюстью!..Вещий Олег, да будет вам напомнено, брал дань с этого града. А в знак победыприколотил свой щит на эти врата. Так что и мы не лыком шиты!

Ворота были распахнуты настежь. Пока Добрыня платил стражамза вход, Владимир пытался заглянуть на ту сторону тяжелых створок. Хоть однимглазом увидеть щит князя-волхва, о котором слышал столько, что вообще пересталверить.

Один из стражей отогнал, не дал протиснуться между створкойи стеной. Вдруг да русы используют детей как лазутчиков?

Их поселили в Русском квартале. Как выяснил Владимир, здесьбыла также Русская улица, Русский торг, даже русские постоялые дворы. На другомконце города, как объяснил толмач, располагаются дома и лавки славянскихкупцов. Постоянная торговля с Царьградом привела к тому, что русские иславянские купцы покупают дома, в отъезды поручают их соседям, что клялись темиже богами. Здесь постоянно звучит русская речь, и Владимир, который ощутил себяснова в Киеве, сразу стал рваться на улицу.

Добрыня оглядел его с сомнением:

– Тебя здесь и куры загребут… Но мужчина проверяется вделе! До вечера ты свободен. К ужину чтобы вернулся. Будешь подавать на столвместе с греками, поучишься.

Волчий Хвост покачал головой:

– Потеряешь мальца… Сколько ему?

– Десять лет, – буркнул Добрыня. – Мы в егогоды уже быкам шеи ломали!

– То быкам… Дай ему меч.

– Зачем? Если что, виру платить нам.

– Я без меча чувствую себя голым. У него голос будеткрепче.

Добрыня пристально оглядел племянника с ног до головы:

– Добро. Сними обноски, оденься как отрок! Ладно, и шеломвозьми, кудри свои скроешь. А то, не ровен час, примут за грека… Но незаносись, не заносись!.. Мы-то знаем, что ты лишь помощник конюха.

Владимир, едва дыша от свалившегося счастья, сменил драныепортки на новые, торопливо перекинул через голову перевязь с мечом, чтобырукоять торчала над левым плечом, к поясу прицепил короткий нож в простыхножнах из грубой кожи. Он оставался в старой вытертой душегрейке из волчьейшкуры, руки были голые до плеч, грудь и живот тоже чувствовали горячие лучиздешнего солнца. Но широкий ремень с железными бляхами надежно стягивал впоясе, а тяжелый меч придавал уверенности.

– Я не задержусь, – пообещал он преданно.

Добрыня и Волчий Хвост с усмешкой смотрели вслед. Мальчишкадаже подпрыгивал от счастья, ноги едва касались земли. Когда исчез за воротами,Волчий Хвост хмыкнул с сомнением:

– Вернется вовремя?

– Боишься за свой меч? Отрок хитер и осторожен.Вернется.

Боярин отвернулся, уже весь в делах завтрашнегопредставления во дворец, но предупредил:

– Если сгинет, с тебя цена моего меча!

– Не давал бы, – буркнул Добрыня. – Я вонсвой шлем одолжил и то не трясусь…

Волчий Хвост смотрел с сомнением:

– У тебя ж голова как пивной котел! Он в нем с ногамипоместится.

– Хлопчина не дурак, надел под него две вязаные шапки.

Владимир шел, шарахаясь от горластых уличных торговцев идиких воплей их длинноухих лошадок, жадно рассматривал старинную кладку. Какиевеликаны притащили эти глыбы, как взгромоздили одну на другую, как подняли насамый верх башен?

Ромеи пестрые и шумные, суетливые, живые, как бурундуки,даже совестно за их вертлявость, но что бросилось ему в глаза еще на пристани…домашние, что ли, лица горожан.

В Киеве каждый третий обезображен. Хотя нет, это же шрамы, ане язвы или короста, это не безобразие, а отмеченность, как говорят воины,богами. В Киеве каждый третий не обезображен, а украшен рубцами старых ран! Аесли какие скрыты под одеждой, то лишь скованное движение выдает иное, жиласрослась не так или кость повреждена. А шрамами иному так стянет лицо, что и неулыбнуться больше, только скалится, как зверь лесной. Но и такие, как слышалВладимир разговоры взрослых, девкам любы. Даже особо любы, ибо это ужеиспытавшие, уцелевшие, выжившие в бурях и невзгодах. Им теперь долгая жизнь народу выткана Сречей. От них и детишки пойдут здоровые, сильные, отважные!

А тут, в Царьграде, кто ни попадался навстречу – чист отшрамов, с целыми руками. Хоть патриций, хоть охлос, все выглядят так, будтоникогда в сражениях не бывали. А может, и не бывали. Империя огромна, битвыидут на окраинах, на границах. Там сшибаются волны, а сюда не то что брызги недолетают, даже рябь не докатывается…

В Киеве на каждом двадцатом белеет туго стянутый холст,сквозь белую ткань еще проступает алая кровь. Рука воина привычно дергается ктопору, темнеют глаза. Он еще там, на близких окраинах Руси, где как градгремят мечи по шлемам и щитам, вихрем несутся обезумевшие кони, волоча потрупам застрявшего в стремени ногой хозяина, где каждый мужчина проходитвеликое испытание…

Он косился брезгливо на нищих, что сплошной коростойусеивали паперти. На Руси таких страшилищ не увидишь. Царьград и тут переплюнулКиев, но и среди этих уродов не видать тяжко искалеченных. Всебольные-пребольные. Страшные язвы гниют прямо на глазах, мухи обсели и пьютсукровицу… На Руси человек теснее живет на миру, а там если не может другимподсобить мудрым словом – завоеванием старости, то уходит из жизни сам… Илипросит детей своих вывезти в лес и оставить диким зверям.