Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне - Жилбер Мартино

Перед выходом из дома, по старинной привычке, он кладет в карманы носовой платок, маленький бинокль, коробочку с лакричными леденцами и, конечно, неизменную табакерку. Из драгоценностей при нем только золотые часы на цепочке, сплетенной из волос императрицы; однажды он подарит их Бертрану, с грустью заметив, что часам этим довелось пробить немало славных часов.

Верховые прогулки в сопровождении Гурго, лишенные какой бы то ни было новизны, по дорогам, где они знают каждый камень, быстро ему наскучат; установленные границы позволяют доскакать либо до унылого Дедвудского плато, где стоит британский полк и высится черный силуэт горы Барн, голой и враждебной, и бродят лишь дикие козы, либо до Аларм Хаус, где живет сэр Томас Рид, заместитель и верный пес Лоу и где постоянно шныряют шпионы губернатора. Обратно они обычно едут мимо коттеджа мисс Мейсон; там живет эксцентричная и даже немного помешанная англичанка, чье преувеличенно почтительное отношение к Наполеону вызывает насмешки поселенцев. Иногда, чтобы быстрее вернуться в Лонгвуд, они спускаются в долину и едут вдоль жалкой речки, где воздух наполнен болотной сыростью. Там находится коттедж фермера Робинсона; его дочь Мэри-Энн, никогда не видевшая ранее таких лихих наездников, делает реверанс и подносит им цветы. Наполеон смеется и подтрунивает над Гурго, на которого красотка, не смущаясь, смотрит во все глаза.

— Она обращает больше внимания на вас, чем на меня, потому что вы не женаты. Бедные девушки только и думают о том, как бы выйти замуж!

Так как на Святой Елене любой пустяк становится предметом толков и пересудов, то и в Европе тоже станут говорить об этой девушке. Император называет ее «Нимфой», а долину, где она живет, — «Долиной Нимфы», и вскоре появятся наивные картинки, изображающие девушку с букетом в руке, простодушно улыбающуюся царственному посетителю и его спутникам.

По возвращении его величества с пешей или верховой прогулки ему подают завтрак, причем с неукоснительным соблюдением строжайшего протокола: если трапеза имеет место в спальне, в узком кругу, то тафельдинер доносит блюда до ванной комнаты и там перепоручает их лакею, а тот передает их Маршану, который имеет честь подать их Императору. Часы показывают десять, и Император, который, раздеваясь, обычно бросает свои вещи на стулья и на пол, снова облачается в халат. Приглашены обычно бывают Лас Каз и один или двое придворных; если приглашены четверо из его свиты, это значит, что господин пребывает в хорошем расположении духа. Если позволяет погода, стол накрывают в обвитой зеленью беседке или в тени развесистого дуба. Помещение, где готовится пища, и скудость снабжения, к отчаянию поваров, позволяют приготовить лишь самые непритязательные блюда. Первый повар Лепаж задыхается у плиты, которую, за неимением другого горючего, топят каменным углем, и лишь с прибытием второго повара Шанделье появилась плита, сделанная на немецкий манер, с чугунной греющей поверхностью и с железным ящиком в виде духовки. К счастью, Наполеон любит простые блюда: супы, обязательно очень горячие, — куриный бульон или консоме по-королевски, благотворные свойства коих он превозносит, мясо, лучше всего курица или баранина, и овощи, фасоль и чечевицу. Даже с рюмкой слегка разбавленного водой бордо трапеза занимает не более десяти минут: привычки походной жизни неистребимы. Но подобная умеренность не может удовлетворить тех, кто некогда готовил сказочные обеды в Тюильри и иных резиденциях. А потому на обед подают щавелевый суп с приправой или какой-нибудь другой «освежающий» суп, хорошо прожаренную нежную баранью грудинку под светлым соусом, жареного цыпленка или две бараньи отбивные и овощи, хотя порой они и бывают чересчур жесткими. Ужин состоит из супа, двух разновидностей первого блюда, жаркого и двух легких блюд, сладкого и пирожного. Однажды Наполеон попросил приготовить ему «солдатский суп», что привело в волнение всех поваров. «Мой собрат, который некогда был военным, не осмелился приготовить его для своего августейшего господина так же, как он это делал в полку, — пишет Карэм. — Он приготовил легкую хлебную похлебку с добавлением фасоли. Но Императору она не понравилась; он приказал позвать повара и сказал ему: "Ты же служил в армии и прекрасно знаешь, что это не солдатский суп; так вот завтра приготовь мне его, как надо". И повар приготовил суп с большим количеством хлеба и фасоли, такой густой, что ложка в нем могла бы стоять. Император съел немного, остался доволен, но больше этого блюда не заказывал».

Выпив кофе, такой же обжигающий, как и суп, Наполеон встает и направляется в бильярдную, где он обычно работает со своими помощниками. В зависимости от погоды и настроения он либо начинает диктовать, либо уходит к себе, чтобы поспать. Если Император решает работать, то по очереди вызывает Лас Каза и тех офицеров, которые обязаны делать разыскания и готовить заметки. В этом просторном зале гулко раздаются его шаги, но не потому, что зал так велик, а потому что пол настелен прямо на балки, на которые опирается надстройка дома. Заложив руки за спину, он ходит взад и вперед, ибо так ему лучше думается, и тишина нарушается только звуком его шагов и скрипением перьев. Иногда он вращает глобус, на котором запечатлены этапы его блистательной карьеры: сейчас он пытается объяснить ее, проанализировать и даже оправдать. Тягостная работа для генералов, затянутых в тяжелые расшитые мундиры со стоячими воротниками. Но генералы должны повиноваться знаменитому приказанию: «Пишите!» А снаружи жизнь почти что замирает под знойным летним солнцем, чьи жгучие лучи бросают мерцающие отблески на просмоленные крыши. Или же юго-восточный ветер нагоняет тучи, которые изливаются потоками дождя, и густой туман обволакивает тогда и сад, и дом, и людей. Но будь то зима или лето, все та же мучительная тишина гнетет этих людей, привыкших к шуму походной или бурной парижской жизни; здесь же не услышишь ничего кроме воркования голубей, щебета канареек, ржания лошадей или крика ребенка. И это после грохота сражений, которые вела армия, прошагавшая через всю Европу и занимавшая столицы разных стран, после шума биваков, где звучали приветствия и марши, такие как Pour VEmpereur, La Carabiniere или La Canardiere, в то время как адъютанты неугомонным роем наперегонки спешили исполнить приказания Императора и его маршалов! Каким далеким и в то же время каким близким должно было все это казаться им.

Иногда Наполеон останавливается, вздыхает и приставляет служивший ему при Аустерлице старый бинокль к проделанным в ставнях отверстиям. Но не для того чтобы увидеть, как Мюрат бросает в атаку свою конницу, обращая в бегство белые мундиры, а для того чтобы разглядеть проезжающего рысью кавалериста Хадсона Лоу, или учения британского полка, или китайца, несущего на коромысле ведра с водой. Закончив диктовать, Наполеон принимает ванну. Вот уже час, как лакеи и китайцы суетятся вокруг допотопного аппарата, где вода течет по трубкам, обвивающим спиралью нагреватель, а затем тонкой струйкой стекает в глубокую медную ванну; а так как Император требует, чтобы вода была чуть ли не кипящей, Маршан нервно подгоняет своих узкоглазых помощников: