Ужин в центре земли - Натан Энгландер

– Я быстро читаю. – Он неловко переминается с ноги на ногу и сам опускает глаза на стопку. – Я в эти дни по большей части сижу дома.

Официантка, которой явно передается его неловкость, переводит взгляд на свои туфли.

Затем, подняв глаза, показывает на один из романов, что он отобрал. На «Одинокого голубя» – это увесистый том.

– Вот что-то вроде этого я хотела почитать.

– Такое? – переспрашивает он. – Вам хочется восемьсот страниц про ковбоев и крупный рогатый скот? На английском?

– Да. Я последнее время много думаю про Америку.

– Правда? – Голос Z звучит чересчур взволнованно – как будто она сказала, что думает о нем. Пытаясь стереть слишком пылкий вопрос, дать задний ход, он спрашивает: – Могу я в таком случае купить вам этот роман? Я бы хотел.

– Можете. Но это было бы странно. – Решив, судя по всему, что выразилась не вполне ясно, официантка затем добавляет: – Может быть, правильнее было бы сказать: «преждевременно»? Или «фамильярно»? Про это необычное предложение с вашей стороны. «Странно», так? Я понятно говорю?

Ему кажется, она потому продолжает, что он не отозвался сразу. Но Z не из-за того промедлил, что недопонял ее, а из-за того, что он весь внимание: вслушивается, глядит ей в глаза, старается установить контакт. После их предыдущей встречи у официантки, похоже, отломился кусочек переднего зуба. И Z просто хочет смотреть на этот поврежденный зуб всю жизнь, предпочтительно без каких бы то ни было перерывов.

Он извиняется за столь фамильярное предложение, а затем говорит, что все же купил бы ей книгу.

Официантка позволяет ему это. И вот уже том в магазинной сумке, наряду со всем, что Z купил для себя. Они идут вместе по окрестным улицам, и, когда он приглашает ее в кафе, она соглашается.

Они сидят в «Сен-Виктор» – в одном из множества парижских бистро, таких обычных – и таких своеобразных. Шутят, смеются, обмениваются историями. Пьют «кир руаяль», едят жареную картошку, болтают без умолку – паузы возникают, лишь когда Z влюбленно смотрит на нее или когда она, выбрав десерт, все внимание отдает шоколадному муссу.

Он спрашивает, откуда у нее такой великолепный английский, сверхвеликолепный для итальянки.

– Да вообще-то нам нет равных в Европе по наплевательскому отношению к качеству нашего английского, – говорит она. – Но в Риме есть одна маленькая частная двуязычная школа, и я в ней училась.

– У вас кто-то из родственников американец?

– Нет, просто родители посчитали, что это даст мне преимущество.

– И как, дало?

– Как минимум – подарило приятный вечер.

Они так хорошо, так открыто провели время, так тепло посидели, что ее не удивляет его приглашение зайти к нему домой, а его не удивляет ее согласие. Он ведет ее в свою квартиру, не тревожась, что она узнает, где он живет. Честно говоря, он страстно желает, чтобы она знала, где его можно найти. Его ужасает мысль, что она может ускользнуть и он опять ее потеряет.

Они сидят на его жалком диванчике, и долго целуются, и долго разговаривают, а потом снова целуются. Перемещаются на кровать, что-то снимают с себя, и официантка твердо отводит руки Z всякий раз, когда он заходит слишком далеко. Z, пылая, целует ее и целует, радостно сходя с ума совершенно по-новому, не так, как до этого. Они задремывают, на Z наплывают счастливые грезы. Среди ночи, полусонные, они еще немного целуются, а потом засыпают более крепким сном.

Когда Z утром открывает глаза и видит, что официантка лежит рядом, ему не верится. Сквозь дверную арку спальни ярко светит солнце, более приглушенный свет проникает через окно, выходящее во двор.

Официантка открывает глаза, видит, что он на нее смотрит, и натягивает на голову подушку.

– Хорошо было, – говорит она из-под подушки. – Славно мы целовались.

– Я тоже так думаю.

Она приподнимает угол подушки и глядит на него.

– Что ж, значит, мы думаем одинаково.

Она опускает угол и снова засыпает – похоже, не на одну минуту. Z выбегает в булочную за свежим багетом. Задерживается у прилавков на открытом воздухе, покупает там свежий йогурт в стеклянных баночках, и это вызывает у него новый прилив любви. Покупает у трех разных продавцов ягоды, персики и арбуз, а к нему – и брынзу в ближайшем магазине.

Дома он выкладывает все это богатство на старый деревянный стол, а потом замирает возле входа в спальню и ждет, когда она проснется и можно будет начать варить кофе.

Она выходит в его футболке поверх своего белья, жмурится и зевает. Вместо «доброго утра» Z говорит:

– После того как я первый раз увидел тебя в ресторане, я каждый день приходил с надеждой, что ты опять там будешь.

– Они не взяли меня на работу. День, когда мы познакомились, был у меня первым и последним.

– Похоже, обслуживать клиентов в ресторане – не твой конек.

– Не мой, не мой. – Она садится за стол и кладет в рот ягоду. – Но, может быть, твой? Посмотрим, как ты меня обслужишь.

Z зачерпывает, насыпает, заваривает. Наливает кофе в чашку и несет ей, перекинув через руку полотенце. Спрашивает:

– Ну и как я пока справляюсь?

– Великолепно. Я бы еще раз посетила это заведение.

– Еще раз? Честно?

Она смотрит на него, думает.

– Из парней, с какими я встречалась, ни один не был евреем, – говорит она. – У нас в Риме их не так много. Ты такой ранимый, такой эмоционально зависимый, такой вежливый и неагрессивный в постели – знаешь, это заводит.

– Значит, еще увидимся?

Официантка отламывает от багета, отпивает кофе и просит масла. Когда он подает ей его на блюдце, она смотрит ему в глаза и, кажется ему, не столько говорит, сколько просвистывает сквозь соблазнительный промежуток, возникший из-за надколотого зуба:

– Кто знает? Может быть.

2014. Лимб

Ни единого солдата Генерал не подверг опасности ради славы или из спортивного азарта. Хулители обвиняют его в том, что он посылает храбрецов на смерть без нужды, – тогда как он, больше чем кто-либо, ценит каждую человеческую жизнь.

Проблема в том, что даже самые осторожные жертвы, какие он принес, выглядят безрассудными, если игнорировать важнейшее: его задача – вести нашу общую войну. Их войну.

А войны питаются жизнями.

С самого начала они использовали его как козла отпущения. Премьер-министр его собственной страны теперь делает вид, что в ужасе, Бен-Гурион притворяется, будто не понимает того, о чем Генерал всегда, каждой своей операцией сообщал недвусмысленно: он воюет, чтобы одержать победу.

Генерал убивал девяносто и терял девятерых. Он покидал поле боя, усеянное десятками трупов, унося двоих своих погибших. Какое еще подразделение в мире могло похвастаться такими цифрами?