"Мы не дрогнем в бою". Отстоять Москву! - Валерий Киселев

Но в этот же день колонна майора Зайцева напоролась на засаду немцев. После перестрелки колонна рассеялась по лесу, только к вечеру капитану Малахову удалось собрать часть людей.

– Я же говорил, что не пройти нам такой ордой, – ругался майор Зайцев. – Надо разделиться на группы и идти параллельными маршрутами, а то пропадем все вместе.

– Я тоже так думаю, – сказал старший лейтенант Ремизов, командир саперного батальона, – да и прокормиться так будет легче. Давайте оставим ядро человек в пятьдесят, а остальных по двадцать разобьем или по небольшим подразделениям. Так хоть кто-то выйдет, а если напоремся все вместе еще раз – всем и конец.

– Ваксман застрелился, товарищ майор, – подбежал к Зайцеву боец.

– Вот те раз… – удивился Зайцев. – «Рано нервишки сдали…»

В тот же день на привале к Ляшко и Вольхину подошел исчезнувший было политрук Карманов.

– Слушайте, хлопцы. Мне Чоботов сказал, что знает место, где казну всей дивизии зарыли – семьсот тысяч рублей. Он при финчасти состоял, сам видел, как закапывали. Давайте сходим туда.

– О деньгах ли сейчас думать? Зачем они тебе, опомнись, – сказал Вольхин.

– Да ты что, не пропадать же добру!

Вольхин и Ляшко отказались, а Карманов и с ним еще двое все-таки пошли. Вечером из четверых вернулись двое. Николаев тащил на спине раненого Карманова.

Осторожно опустил его на землю.

– А те двое?

– Погибли. Напоролись на немцев. Вот тебе и миллион… – выругался Николаев.

– Братцы, вы меня только до ближайшей деревни донесите, – простонал Карманов.

Чоботов, видевший, как работники финчасти зарывали под елкой мешок, ошибся. Это была не вся казна дивизии, а только мелочь, медные деньги. У начальника полевого госбанка Лексина, старшего кассира Мокрецова и бухгалтера Медведева и мысли не возникало, чтобы бросить казну дивизии. Мешок с мелочью нести было тяжело, и они, и то после долгих колебаний, решили его закопать. Акт был составлен по всем правилам. Все остальные деньги, в купюрах, более семисот тысяч рублей, решили вынести любой ценой. Никто из отряда майора Зайцева не подозревал, что эти трое голодных, исхудавших, оборванных людей несут в своих мешках почти миллион рублей. Спасают деньги, когда в любой момент можно было расстаться не только с деньгами, но и с жизнями. Шли неделю, вторую, третью, в полной неизвестности, по глухим лесам, болотам, впроголодь, в лохмотьях, лаптях, потому что сапоги расползлись, но – с миллионом за плечами – люди с чистой совестью и с сознанием своего долга…[4]

Когда колонна начальника разведки дивизии майора Зайцева разбилась на группы, то Вольхин оказался командиром группы в пятнадцать человек. Посоветовавшись, они решили вернуться на маршрут движения главных сил дивизии и все-таки догнать свой полк. Оставив раненого политрука Карманова в деревне на попечение двух старушек, они решили переночевать в гумне, одиноко стоявшем посреди большой поляны.

Вольхину не давала покоя мысль, что он идет совсем не той дорогой, по которой ушел его полк, он то и дело ругал себя, что тогда замешкался и отстал. Сумки с документами, которые нес сержант Ляшко, тоже обостряли нервозность. Он уже несколько раз ссорился с товарищами, которые думали, что в них что-то съестное.

Примерно через час, когда они всей группой начали готовиться ко сну, из леса раздался громкий и уверенный голос:

– Товарищи красноармейцы! Вы окружены, сдавайтесь!

По знаку Вольхина все быстро заняли выходы из гумна и приготовились к бою.

– Вот так влипли! – услышал Вольхин чей-то голос. – Я же говорил, что нельзя здесь было останавливаться.

– Погоди, если предлагают сдаваться, а не атакуют сразу, то, значит, сил у них здесь немного, – успокоил всех Ляшко, – да и побоятся они сунуться через поляну. Попробуем поторговаться…

Вышлите офицера на переговоры! – крикнул он в темноту.

– Выходите сдаваться, потом решим, – послышался голос с немецким акцентом.

– Дайте нам десять минут, посоветоваться!

Ляшко встал, отошел в глубь гумна. Сел и задумался, обхватив голову руками… «Нас пятнадцать человек. Прорываться – перестреляют. Сидеть здесь – сожгут живьем…»

Он достал из сумки чистый лист бумаги и быстро написал: «Акт». «Что же делать, придется документы сжечь, рисковать ими нельзя». И, пока кто-то из бойцов по его просьбе рвал и поджигал папки со списками личного состава полка, боевыми донесениями и приказами, написал акт об уничтожении документов. Он попросил подписать его двоих бойцов как свидетелей.

Раздалось несколько автоматных очередей сразу с трех направлений.

– Ну, что будем делать, командир? – Кто-то из бойцов подошел к Вольхину. – Решай скорее, немцы торопят. Сдаваться или гореть живьем?

– Дождь! Дождь пошел! – обрадованно крикнул Ляшко. По крыше гумна зашелестели струйки осеннего дождя. В проемах дверей стало еще темнее.

Вольхин внимательно всмотрелся в полосу леса. От гумна до опушки было не больше ста метров. Чуть левее он еще засветло заметил болотце, там немцев быть не должно.

– Все ко мне, – позвал он бойцов. Когда все четырнадцать его товарищей встали вокруг него, Вольхин сказал: – Двое останутся у выходов, стрелять как можно чаще, создавать видимость, а остальные – за мной. Полезем в болото. Вся надежда у нас сейчас на темноту и дождь.

Вольхин первым, а за ним и все остальные, вжимаясь в мокрую, со снегом, некошеную траву, поползли к болоту. «Только бы повезло, – шептал он сам себе. – Не полезут же они в болото…»

Из гумна то и дело раздавались винтовочные выстрелы. Немцы отвечали из автоматов, и чувствовалось, что здесь их не меньше двух десятков.

Когда они вползли в болото и гумно осталось метрах в двухстах сзади, Вольхин долго не решался подать команду, что можно вставать. Но переползать по жиже от кочки к кочке становилось все невыносимей, и Вольхин встал. Он посчитал глазами: «Двенадцать человек».

– Теперь можно и в рост, – отряхиваясь, сказал кто-то из бойцов, – не догонят.

Перепрыгивая с коча на коч, группа Вольхина к утру вышла в сухой лес. Пройдя еще около километра, они увидели деревню.

– Может быть, нет там немцев, командир. Обсохнуть бы, а то совсем задубели, – сказал кто-то из бойцов.

– Стойте все здесь, я схожу разведаю, – предложил Ляшко.

Из деревни не доносилось никаких звуков, и он решил подойти к ближайшему дому. На дереве висела совершенно голая женщина, и Ляшко невольно отпрянул, оглядываясь по сторонам. Только теперь он заметил, что правее калитки длинным рядом лежат тела женщин и детей. Ляшко подошел поближе, чувствуя, как у него останавливается дыхание и леденеет кровь. Он всмотрелся в лицо первой в ряду молодой женщины. Ее открытые глаза невидяще смотрели в небо, рот был перекошен гримасой ужаса. Рядом с ней лежали два мальчика, а дальше на несколько десятков метров – тела женщин и детей.