Око Марены - Валерий Елманов

– Коли настал мой остатний час – не медлите, вои, – обратился он к своим врагам, поочередно обведя их взглядом и остановившись на Вячеславе, почувствовав, что, несмотря на молодость, всеми ими командует этот худощавый высокий отрок, хоть он и не намного старше самого Давыда.

– Ишь какой, – уважительно крутанул головой один из дружинников. – Готов, стало быть, живота своего лишиться?

– Все в руце Господа, и коли он поведет… – начал было Давыд, но Вячеслав перебил его.

– Нам тут поспешать надо, пока народ не проснулся, а посему я коротенько, – предупредил он Давыда. – Ты, княжич, босиком на полу стоишь, это вредно – простудишься и заболеешь. Так что ты ложись-ка спать – время раннее еще. Убивать тебя никто не собирается, а вот взаперти тебе побыть придется, да и то ради твоей же пользы. Опять же охране твоей новой сподручнее. Если просьбы какие будут, то вот тебе сотник князя Константина, который в граде этом остается. – Он указал на сурового вида дружинника лет сорока. Тот хмуро кивнул. Вячеслав продолжил: – Не гляди, что он мрачен так. Зато звать его Улыбой. Меня же дела требуют назад возвращаться, а дабы путь мой спокоен был и звери лютые по пути не растерзали – дай-ка ты мне икону, на которую чаще всего твой брат Ингварь молился.

– Он… жив? – испуганно вопросил отрок, нетерпеливо ожидая и одновременно боясь услышать ответ.

– А чего с ним случиться может? – беззаботно улыбнулся Вячеслав. – Обещаю, что как до места доберусь, так Ингварю твою икону из рук в руки передадут. Пусть она его и дальше хранит.

Давыд с облегчением вздохнул:

– Токмо икона та в его ложнице, где он всегда спал.

– Ничего. Сходишь. Тебя проводят.

Вскоре княжич спустился, держа в руках грубую деревянную икону Богородицы, осмотрев которую Вячеслав буркнул:

– Грубая работа. Явно не Рублев. Но зато старина – тринадцатый век.

– На эту икону еще наш дед, Игорь Глебович, молился. Мастер с самого Царьграда ее писал. Она у нас так и передается – от отца к сыну.

– Значит, двенадцатый век, – поправился Вячеслав. – А все равно не Рублев.

Он небрежно замотал ее в кусок первой попавшейся на глаза холстины, сунул себе в заплечный мешок и через час, после раздачи последних указаний, в сопровождении половины дружинников из числа бравших город уже мчался по направлению к Константиновому войску. Всех своих спецназовцев хитрый Вячеслав, не желая, чтобы они участвовали в возможной битве, оставил для поддержания в городе порядка, придав их Улыбе вместе с полусотней конных дружинников.

Когда посол князя Константина призывал Ингваря для переговоров в шатер к своему дяде, Вячеслав уже был в пути.

Несколько десятков верст по раскисшей от начавшейся оттепели дороге – достаточно тяжелое испытание даже для выносливых полудиких половецких коней, и в свой стан они прибыли лишь ближе к полудню другого дня.

Без предупреждения зайдя в княжеский шатер, Вячеслав лишь утвердительно кивнул в ответ на вопросительный взгляд Константина, добавив:

– Мои обошлись и без цинковых, и без дубовых. А это – то, что ты велел, княже. – И положил подле Константина тряпичный сверток с иконой.

– Исполать[36]тебе, воевода, – улыбнулся Константин.

– Та нема за що, – отозвался у выхода Вячеслав, скромно добавив: – Я тут малость вздремну неподалеку, с твоего дозволения, княже. Но ежели что – буди сразу.

– Непременно, – пообещал Константин и повернулся к Ингварю: – Продолжим?

И повелеша Константине-княже учити воев своих строю бесовскаму, кой для русича вольнаго вовсе негож. Тако же оторваша князь оный от рала честнова смердов нещитано множество, и запустеша земля Резанския, ибо не сташа в ей ратарей, но токмо вои едины. И возопиша народ резанский в скорби и печали безутешнай…

Из Суздалъско-Филаретовской летописи 1236 года.

Издание Российской академии наук. СПб., 1817

Дабы не гибли ратари, во ополченье беромые от несвычного дела, дабы возмогли, ежели нужда буде, заместа косы мечом володети, а топором вострым не токмо древо в чаще лесной, но и главу вражью с плеч долой снести, повелеша Константине-княже и собраша всю молодь с селищ и погостов, едва токмо бысть убран урожай по осени. И учиша их воеводы оного князя тако: «Не токмо ежели порознь ворога лютаго встретить – беда смертная всем буде. Ан и вместях спасенья ждать неча, ежели вои ратиться не навычны». А Константине-княже и ратарей всех обучати повелеша, и сына свово Святослава отдаша в учебу, дабы и княжич младой тако же постичь возмог все премудрости ратныя…

Из Владимирско-Пименовской летописи 1256 года.

Издание Российской академии наук. СПб., 1760

Судя по туманным отголоскам летописных источников, именно осенью 6725 года (1217 год от Рождества Христова) началось зарождение русского пешего строя – монолитного и непобедимого впоследствии, неуязвимого и страшного для любого врага. Прототип его – легендарная фаланга Александра Македонского. Свитки и рукописи на древнеславянском языке, подробно повествующие об устройстве войска знаменитого воителя древней Эллады, до нас, к сожалению, не дошли. Однако факт, что таковые труды в то время существовали, не подлежит никаким сомнениям. Просто так, на голом месте, при всем уважении к талантливым воеводам и полководческому гению князю Константину, они никогда не сумели бы создать ничего подобного. Зато творческое переосмысление и блестящее применение воинского искусства древних греков на практике – это уже целиком заслуга полководцев земли Рязанской…

Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности.

Т. 2. С. 123. СПб., 1830

Глостер. А если я не истреблял?

Леди Анна. Вот как!

Иль живы все они?

Увы, убиты. И кем?

Тобой, прислужник сатаны!

В. Шекспир. Король Ричард III

– Да ты уже вроде все обсказал, – тихо молвил Ингварь. – И как под самими Исадами было, и что далее с тобой приключилось.

– Иными словами, веры у тебя моим словам нету, – нахмурился Константин.

– Сам посуди, – уклончиво отозвался его собеседник. – О ту зиму, кою ты гостил у моего отца, невинно убиенного ныне, – сделав упор на трех последних словах, гость Константина перекрестился двумя перстами и продолжил: – Ты тоже много чего рек. Тогда я и впрямь поверил, что от всего сердца слова твои идут. И про то, что которы и при[37]наши надлежит уладить, и что сам князь Глеб пуще всего о том же печется, и… Да что там о пустом, – махнул он досадливо рукой. – Получилось же вовсе не так, как тобой было обещано. Скорее обратное. А ведь отец поверил… – Ингварь замолчал, скрипнув зубами, но после недолгой паузы продолжил: – Опосля батюшка совет со мной держал: ехати ему али нет. Я ж, дурень, сказал, что будь моя воля, то тотчас свое согласие на таку встречу дал. Как знать, кабы не мои слова, то, может, он… – Ингварь, не договорив, умолк.