Око Марены - Валерий Елманов

– Я ему защиту обещал, – неуступчиво поджал губы Ингварь. – Слово свое княжье дал. Выдать его не могу.

– Пусть так, – чуть поколебавшись, махнул рукой Константин. – Забирай и его. Град же твой, Переяславль-Рязанский, я под свою руку беру и иные твои грады тоже со всей прочей землей.

– Лихо ты меня, стрый-батюшка, – улыбнулся невесело Ингварь. – А не боязно тебе, что народ воев твоих во град мой не пустит?

– Тут уж не твоя печаль, княже.

– Да какой я ноне княже? Милостью твоей изгой я, да и токмо.

– Ты сам выбрал, – посуровел еще больше Константин. – А теперь скажи, согласен ли ты на слово мое, дабы руда людей не проливалась попусту?

– Так ведь ты мне выбора не оставляешь.

– Выбор всегда есть. Даже при твоем упрямстве выбор еще остается. Либо бой последний, либо уйти без крови.

– Мне их жаль, – кивнул Ингварь в сторону своей рати, терпеливо дожидавшейся конца переговоров. – Стало быть, уйду без.

– Мне тоже их жаль. И я рад, что ты хоть здесь поступил разумно. А теперь, – Константин нагнулся и развернул тряпицу. В нее была завернута икона. – Целуй в том, что слово свое сдержишь.

Ингварь наклонился над изображением Божьей Матери, да так и остался стоять, не в силах пошевельнуться. Именно эта икона стояла в красном углу его ложницы. Именно перед нею долгими осенними вечерами клал он поклон за поклоном, когда в первый раз в жизни влюбился и истово просил Богородицу, дабы она пособила ему и обратила столь милый Ингварю девичий взгляд безмятежных голубых глаз на юного княжича. Именно ее пять лет назад, дурачась с братьями, Ингварь нечаянно уронил на пол, за что ему изрядно влетело от отца, хотя сама икона от падения практически не пострадала, только маленький кусочек снизу откололся. Ингварь провел пальцами по выщербленному деревянному краю – сомнений больше не оставалось.

– Стало быть, вот ты как, – протянул он грустно. – Пока мы тут с тобой… ты уже все давным-давно решил. А Давыд, брат мой? – с тревогой спросил он у Константина.

– Жив и здоров – что ему будет? – пожал тот плечами. – Мои вои с малыми отроками не сражаются. Ежели восхочешь, через день-другой я тебе его пришлю. А хочешь – дашь пяток дружинников своих, и они с бережением тщательным твоего брата к бабушке отвезут, чтобы все вместе были.

«Все знает, злыдень», – мелькнула в голове Ингваря мысль. Пытаясь сохранить остатки мужества и не давая себе впасть в глубокое бесполезное отчаяние, он склонился над иконой и с благоговением поцеловал край синего плаща Богородицы.

– Об одном прошу, – слова давались Ингварю с трудом. Вместо того хотелось рвать и метать, грызть землю, а еще лучше – впиться зубами в глотку ненавистного врага, который стоял тут же, совсем рядом, только протяни руку и коснешься. Но Ингварь был князь и старался все время помнить об этом. Вот потому он и шел, с его точки зрения, на самое откровенное унижение:

– Отсрочь свою волю хоть малость. Для пешцев моих все ясно, но не на ночь же глядя мне их по домам отпускать?

– Это верно, – охотно согласился Константин. Процедура с клятвой для него тоже была тягостна. Не любил он ситуаций, в которых приходилось припирать человека к стенке и диктовать свои условия. Нет, если бы подонок или мерзавец сейчас перед ним стоял – это одно. Тогда ему было бы наплевать. Но Ингварь был чистым, порядочным человеком, и, ломая этого парня, выкидывая его из города и вообще из Рязанской земли, Константину попутно приходилось ломать еще и себя. Он, конечно, понимал, что поступить так требуют интересы даже не Рязанского княжества, а всей Руси, но легче от осознания необходимости всего этого почему-то не становилось.

– Дружине моей и боярам с воеводами тоже до утра о многом помыслить надобно. Идти со мной или оставаться, а если идти, то куда? Кто нас ждет? – продолжал Ингварь.

– И тут все верно. Однако думается мне, что до утра времени с избытком?

– А я большего и не прошу. Токмо остатнее – дозволь икону эту с собой взять. Она у нас от отца к сыну переходит. Еще Глеб Ростиславович нашего деда Игоря Глебовича благословил. И бабушке нашей, Агафье Ростиславовне, дорога она.

– И икону бери. Мне она без надобности, – не препятствовал Константин. – Пойдем, провожу тебя до коня.

«Ну ничего, – стрелой металась в мозгу Ингваря злая колкая мысль. – Роту в том, что не приду я более на землю Рязанскую, я не давал. Владимиро-суздальские князья давно на Рязань недобро косятся. Дадут мне рать в помощь, а это уже не наши… лапотники».

Он уже вздел ногу в стремя, вскочил на лошадь и собирался погнать ее с ходу в галоп, как был остановлен негромким голосом Константина.

Ингварь обернулся. Его дядя стоял, грустно глядя на отъезжающего племянника.

– Не думай, что я забыл обещание с тебя взять, дабы ты более на Рязанскую землю не возвращался и полки князей владимирских али черниговских на нее не водил. Мне просто не хотелось, чтоб ты княжеского слова не сдержал, если б согласился дать такую клятву. Пусть уж лучше оно на твоей совести будет. Только если ты все же пойдешь на такое, то хорошенько подумай: гоже ли самому ворогов на землю нашу звати?

– То не вороги, а такие же русичи, яко и мы с тобой, – возразил Ингварь и тут же осекся, понимая, что он невольно проговорился о своих потаенных мыслях. Но рязанский князь оставался на удивление спокойным и никак не отреагировал на последнюю фразу своего племянника. Он лишь хмыкнул насмешливо:

– Эти русичи токмо за последний десяток лет нашу землю не раз палили нещадно, включая и Рязань стольную. А впрочем, у тебя и своя голова на плечах имеется.

Константин устало махнул рукой и отпустил племянника восвояси.

…Наутро пешцы с опаской стали разбредаться. Хотя боязнь пленения была напрасна. Княжеское слово – золотое слово. Их действительно никто не преследовал.

Дружинники Ингваря последовали следом за пешей ратью уже ближе к полудню. Оружие они тут же бросали на землю и направляли коней к Переяславлю-Рязанскому, еще не ведая, что и кто ждет их в городе. Хотя такой путь избрали далеко не все. Больше половины – сотни три – тут же направили своих коней к Константинову шатру, изъявив желание послужить новому князю. У таких оружие и бронь не отбирали, но собирали в отдельный отряд.

Около двадцати человек решило сопровождать Ингваря в дальний и безрадостный путь изгнанника. Им препон тоже никто не чинил. Бояре все, как один, последовали за своим князем.

На том и закончилась первая, самая маленькая и самая бескровная гражданская война между русичами за передел Рязанского княжества. Следующей, гораздо большей, по всем прикидкам оставалось ждать недолго.

И вновь Константину пришлось вспомнить римскую поговорку. Он хотел мира, отлично понимая, как необходим он именно сейчас для Руси, и столь же прекрасно сознавал, что время для него придет не скоро.

Оставалось только надеяться на то, что удастся успеть подготовиться как следует и что следующий враг окажется достаточно самонадеян, чтобы оказать Ингварю помощь, но малую, посчитав, что и такой для какого-то там ожского князька хватит за глаза.