Геннадий Зюганов - Анатолий Житнухин

…Спустя некоторое время Геннадия избрали секретарем комитета комсомола института. Нетрудно предположить, что сделано это было с определенным прицелом — работа с резервом партийных кадров была в то время поставлена основательно, способные люди всегда были в поле зрения партийных комитетов, их поддерживали, давали возможность раскрыть свои способности, набраться опыта. Однако сам Зюганов о большой политической работе тогда не помышлял. Окончив институт, параллельно с комсомольской работой он начал преподавательскую деятельность на кафедре высшей математики, занялся научными исследованиями по математическому анализу, теории игр, приступил к подготовке диссертации.

Новое предложение не заставило себя ждать. Поступило оно от первого секретаря Заводского райкома партии Александра Степановича Хохлова. Был он человеком неординарным, из тех, кого в народе характеризуют одним словом: «умница». Начитанный и интеллигентный, обладал он спокойным, но в то же время очень твердым нравом, отличался последовательностью и настойчивостью, великолепно разбирался в людях. Как знать, если бы не он, может быть, и не удалось бы вытянуть молодого преподавателя и начинающего ученого из привычных стен института. Но ведь при первой же беседе сумел он расположить Геннадия к себе, убедил попробовать силы в новом качестве. Конечно, должность первого секретаря райкома комсомола, которую предложили Зюганову, не представляла для него тайны за семью печатями — к тому времени приобрел он солидный опыт профсоюзной и комсомольской работы. Но все же сулила она неизбежный разрыв со всем привычным и устоявшимся, шаг в неизвестность. На новый круг судьбы.

На кафедре отговаривали: куда собрался, у тебя диссертация на подходе. Вовремя вмешался секретарь парткома Вениамин Константинович Иножарский, к которому Геннадий давно уже относился как к авторитетному и надежному старшему товарищу: «Никого не слушай, держись и работай — все будет нормально. Ну а если что не так пойдет, через год заберем назад».

На том и порешили.

Седой высокий старик в кабинет секретаря горкома партии вошел спокойно и с достоинством. Сделал несколько шагов и остановился, переступил ногами на месте, словно проверяя пол на прочность. Геннадий Андреевич поднялся навстречу, приглашая к столу: «Проходите, отец». — «Да я уж и не знаю, молодой человек, есть ли нам с тобой о чем говорить. Я ведь к тебе за помощью пришел — у меня крышу с дома ураганом сдуло. Раньше я бы и сам ее отремонтировал, но теперь стар стал. А сыновей моих на войне поубивало. Но, смотрю, наверное, никудышный из тебя помощник, коль ты у себя под носом пол не можешь отремонтировать — скрипит весь, того гляди провалится».

Сильно смутил посетитель хозяина кабинета, пришлось ему оправдываться: мол, только пришел на новое место, еще не успел порядок навести… Старику, конечно, помогли. Спустя несколько дней Зюганов сам съездил к нему, убедился — доволен дед остался. Но урок молодому партийному руководителю преподал хороший: собрался другими руководить — начни с себя. Не будем сейчас рассуждать, хорошо это было или плохо, но в партийных и советских органах люди ощущали реальную власть, признавали эту власть и хотели видеть ее дееспособной. Может, кому-то она и была не по душе, но народ власти доверял, в обкомы, горкомы и райкомы шли с производственными, жилищными, бытовыми проблемами и были уверены, что здесь рассудят по справедливости.

Вспоминая о партийных и советских руководителях, с которыми довелось работать в Орле, Геннадий Андреевич не раз подчеркивал, что все они были народными партийцами в подлинном смысле слова, не отделяли себя от народа, ощущали себя его неотъемлемой частью. Никто из них не отсиживался в своих креслах — «кабинетный» стиль руководства считался порочным и неприемлемым. Но помимо этого ко многому обязывала непосредственная близость к земле и людям. Ведь даже в областном центре — все у всех на виду, никакими обкомовскими или горкомовскими стенами от народа не отгородишься. Большая часть времени уходила на встречи и общение с людьми — на предприятиях, в совхозах и колхозах, по месту жительства. И везде — масса вопросов, требующих внятных ответов и конкретных мер. Практически каждый день — прием населения, под жестким контролем находилась работа со всеми письменными обращениями трудящихся.

Позиция рабочего человека всегда конкретна, пустыми посулами и демагогическими рассуждениями от него не отделаешься. Почувствуют фальшь в речи или общении — грош тебе цена будет. Как-то в день выборов случилось в городе ЧП: взбунтовалось строительное общежитие. С утра многие мужики были уже в подпитии и голосовать не пошли. Поехал к ним Зюганов. Едва появился, тут же возник стихийный митинг. Высказали, не стесняя себя в выражениях, всё, что думают о своем начальстве и начальстве вообще. Пришлось Геннадию Андреевичу проявить изрядную выдержку, чтобы выяснить причины недовольства. Оказалось, что многие в тесноте живут, в общежитии много детей, а детской площадки нет. Разбирались с каждым недовольным в отдельности. Все большие семьи Зюганов переписал, а вопрос с детской площадкой обещал решить в течение недели. Успокоились люди, пошли на избирательный участок. Свои обещания Геннадий Андреевич выполнил: и детскую площадку построили, и жилищные условия многосемейным улучшили. С подобными проблемами ему приходилось сталкиваться часто, и никогда люди не оставались брошенными на произвол судьбы. Надежно был защищен человек в социальном плане. Разное, конечно, случалось, но человека, труженика советская власть уважала и ценила. Не дай бог чтобы на каком-нибудь предприятии на пару дней зарплату задержали — головы бы у начальников полетели немедленно.

В подходе к делу и людям существовал реальный демократизм. В некоторых случаях — можно сказать, даже чрезмерный. Например, принцип обязательного рассмотрения любого письма или заявления, поступившего в руководящие органы, был на руку некоторым любителям «эпистолярного жанра», плодившим кляузы и анонимки. Мало того, что отнимали эти сочинения уйму времени, гораздо хуже другое — анонимки нередко использовались в качестве оружия борьбы с порядочными, инициативными, честными людьми. Нередко проходили через эти испытания и партийные работники. К примеру, в бытность секретарем городского комитета партии довелось Зюганову вместе с первым секретарем горкома А. П. Ивановым заниматься реконструкцией одной из центральных площадей Орла и прилегающих к ней улиц. Волей-неволей пришлось тогда принять, прямо скажем, нелегкое решение о вырубке трех десятков старых кленов. Хотя вместо них триста новых деревьев посадили, рядом заложили парк, а на соседней Комсомольской улице сняли трамвайное полотно и разбили сквер, много нервов им с Ивановым попортили: много разных глупостей в обком насочиняли, даже в Москву обращались. Успокоились все только по весне, когда зазеленели вокруг молодые саженцы и декоративные кустарники, запестрели цветы. Ахнули жители города, увидев, как преобразилось все вокруг.

Случай этот запомнился Геннадию Андреевичу тем, что, пожалуй, впервые на собственном опыте познал, что даже верные решения и необходимые действия не всегда встречают понимание и поддержку окружающих, а затраченные усилия — адекватную оценку. На первых порах в подобных ситуациях нервничал, а когда приходилось сталкиваться с недопониманием или незаслуженными упреками, в глубине души нередко начинала шевелиться обида. Конечно, со временем можно ко всему привыкнуть, приобрести своеобразный иммунитет, притупляющий остроту тех проблем, которые неизбежно наваливаются на тебя и не дают покоя ни днем ни ночью. Многие партийные руководители в конце концов так и поступали, находили для себя удобную нишу и, постепенно черствея, нередко превращались в закоснелых бюрократов. Зюганов этой участи избежал. Во многом благодаря своему главному наставнику тех лет — Альберту Петровичу Иванову, одному из тех людей, у которых он приобретал уникальный жизненный опыт.