Таинственная река - Деннис Лихэйн

— Да нет, Роуману не к лицу сообщать плохие новости. Он просто все сечёт.

Она на мгновение закрыла лицо рукой и в наступившей темноте почувствовала, как алкоголь превратил ее кровь в тяжелую колючую жижу, которая давит на нее с огромной силой, этой силой было одиночество. С тех пор, как умерла мать, ее никогда не покидало чувство одиночества, а мать ее умерла давно, давным-давно.

На парковке Ив вырвало; шина заднего колеса голубой «тойоты» Кейти оказалась забрызганной. Когда рвота закончилась, Кейти вынула из сумочки флакончик с эликсиром для полоскания рта и протянула его Ив, а та, беря флакончик, спросила:

— А ты в порядке и можешь вести машину?

Кейти кивнула головой.

— Нам ведь ехать отсюда четырнадцать кварталов? Все будет нормально.

Когда они отъехали от парковки, Кейти сказала:

— Как хорошо, что мы сматываемся отсюда. Как можно дальше от этого проклятого места.

Дайана невнятно простонала что-то похожее на «Ты права».

Они осторожно на небольшой скорости ехали через «Квартиры», Кейти старалась удерживать стрелку спидометра на отметке двадцать пять, держась правой стороны и сосредоточенно следя за дорогой. Они притормозили около Динбау в двенадцатом квартале, затем свернули на Кресенд-стрит, где было темнее и безлюднее. На выезде из «Квартир» они поехали по Сидней-стрит, направляясь к дому Ив. По дороге Дайана решила, что не поедет в Мэтт-хаус к своему дружку, который наверняка учинит ей занудный допрос со скандалом, а лучше ляжет спать на диване у Ив, поэтому девушки вышли из машины возле разбитого светофора на Сидней-стрит. Шел дождь, дождевые полосы текли по ветровому стеклу, но девушки, казалось, ничего не замечали.

Они обе наклонились к боковому стеклу посмотреть на Кейти. Их лица были печальными из-за той капли горечи, что подпортила их веселье в последний час этого прощального вечера; плечи их ссутулились, и Кейти, глядя на лица подруг сквозь мокрое от дождя боковое стекло, почувствовала их настроение. И еще каким-то неизвестным образом она почувствовала, что их предстоящая жизнь не будет ни легкой, ни счастливой. Ее лучшие подруги с детского сада, с которыми она, может, никогда больше и не встретится.

— С тобой все в порядке? — спросила Дайана, и в ее высоком голосе прозвучали нотки волнения.

Кейти повернулась к ним и улыбнулась, собрав при этом все силы для того, чтобы хоть наполовину разжать намертво сомкнутые челюсти.

— Все нормально. Позвоню вам из Вегаса. И вы приедете.

— Билеты на самолет не дорогие? — спросила Ив.

— Дешевые, — кивнула головой Кейти.

— Очень дешевые, — согласилась с подругами Дайана, и голос ее сразу осекся; она отвела глаза и стала смотреть вперед на выщербленную дорогу.

— Ну все, — сказала Кейти отрывисто, как будто выстрелила словами. — Мне надо срочно уезжать, пока кто-нибудь не разревелся.

Ив и Дайана просунули в окно руки, Кейти вытянула свою и поочередно пожала руки подруг, после чего те отошли от машины. Они стояли и махали руками. Кейти махнула рукой в ответ, погудела и тронулась с места.

А они всё стояли на дороге, глядя ей вслед, а красные габаритные огни машины все удалялись, а потом и совсем скрылись из виду, когда она круто повернула на середине Сидней-стрит. У них было такое чувство, что многое осталось недосказанным. Пахло дождем, со стороны Тюремного канала тянуло запахом фольги; парк по другую сторону дороги казался пугающе молчаливой и темной массой.

В течение всей своей дальнейшей жизни Дайана жалела, что не осталась в машине. Меньше чем через год она родила сына и рассказывала ему, когда он был юношей (до того, как он стал таким же, как его отец; до того, как он стал жадным и противным; до того, как он начал пить и в пьяном виде задавил женщину на «зебре» на перекрестке в Округе), о том, что было бы, останься она тогда в машине, и о том, что, решив по глупой прихоти выйти из нее, она совершила необратимый поступок, последствия которого не сгладятся никогда. Она пронесла это в себе вместе с неизбывным чувством того, что прожила всю свою жизнь, пассивно наблюдая импульсивные действия других людей, приводящие к трагическим исходам, импульсивные действия, которые она никогда не могла предотвратить. Она неоднократно повторяла эти слова сыну, навещая его в тюрьме, а он, слушая ее, лишь пожимал своими широкими плечами и, нетерпеливо ерзая на стуле, спрашивал: «Ма, так ты привезла нормальное курево?»

Ив вышла замуж за некого электрика и переехала жить на ранчо в Брейнтри. Время от времени по ночам она, положив ладонь на большую добрую и надежную грудь мужа, рассказывала ему о Кейти, о той ночи, и он слушал, поглаживая ее волосы и спину, но при этом почти ничего не говорил, потому что сказать-то было нечего. Иногда Ив было просто необходимо произнести имя подруги, для того чтобы услышать его, почувствовать, как произносит это имя ее язык. У них родились дети. Ив ходила смотреть, как они играли в футбол, и стояла за боковой линией. Время от времени ее губы приоткрывались и она произносила имя Кейти, молча, про себя, стоя на краю поля и вдыхая влажный апрельский воздух.

Но в ту памятную ночь они были просто двумя сильно выпившими девчонками из Ист-Бакингема, которых Кейти наблюдала в зеркало заднего вида до того момента, как круто повернула на Сидней-стрит и поехала по направлению к дому.

Там, где они расстались той ночью, была мертвая тишина; большинство домов, выходивших фасадами на Тюремный канал, сгорело при пожаре четыре года назад, и с тех пор они стояли с окнами, заколоченными досками, и догнивали, покинутые жильцами. Кейти хотелось как можно скорее оказаться дома, зарыться в постель, и пусть Бобби или отец как можно дольше не проявят желания взглянуть на нее. Она хотела позабыть о том. что было сегодня ночью, позабыть так, как люди, промокнув под дождем, сбрасывают с себя одежду и швыряют ее, не помня куда. Скомкать все, что было, в кулаке, а потом сдуть с ладони и никогда больше не смотреть в ту сторону.

И сейчас она вспомнила то, о чем не вспоминала годами. Она вспомнила, как они с мамой ходили в зоосад, когда ей было пять лет. У нее не было особых причин, чтобы вспомнить это, разве что алкогольное и наркотическое опьянение, царящее в мозгу, невзначай растревожило ячейку памяти, в которой хранилось воспоминание об этом событии. Мама держала ее за руку в тот момент, когда они переходили Коламбиа-роуд, направляясь в зоопарк, и Кейти ощущала, как пальцы матери, держащей ее за запястье, слабо подрагивают. Она подняла взгляд на лицо матери, худое, с удлиненными глазами, на ее все сильнее заостряющийся нос, на сдавленный подбородок. И Кейти, которой было всего пять лет, печально спросила: «А почему ты все время такая усталая?»

Мамина рука дрогнула, а лицо сморщилось, как сухая губка. Она наклонилась над Кейти и, взяв в обе ладони лицо дочери, внимательно посмотрела в него своими красными глазами. Кейти подумала, что мама сошла с ума, а та вдруг улыбнулась, но улыбка была на ее лице всего один миг и тут же исчезла, потом подбородок ее задрожал, и она сказала: «Ах ты, моя девочка, — и прижала Кейти к себе. Уткнувшись подбородком в плечо Кейти, она повторила: — Ах ты, моя девочка», — и Кейти почувствовала на своих волосах ее слезы.