Таинственная река - Деннис Лихэйн

Все правильно. Разве нет? Раз этот подонок пытался ограбить честного гражданина, так пусть теперь пеняет на себя, коли задуманная подлость ему не удалась. Конечно, это очень скверно, если он, возможно, умер. Так думала Селеста. Конечно, жаль, но ничего не попишешь. Не рой другому яму.

Она наклонилась и поцеловала мужа в лоб.

— Бедняжка, — прошептала она, — иди скорее под душ. Я займусь твоей одеждой.

— Да?

— Конечно.

— И что ты с ней сделаешь?

Она пока не знала, что именно. Сжечь ее? Отличная мысль, но где? Только не в квартире. Значит на заднем дворе. Но до нее почти сразу же дошло, что кто-нибудь наверняка заметит, как она сжигает одежду на заднем дворе, да к тому же в три часа ночи. А даже если и в другое время… нет, это не выход.

— Я выстираю ее, — сказала она, недолго раздумывая. — Я выстираю ее как следует, сложим все в мешок для мусора, а потом где-нибудь закопаем.

— Закопаем?

— Или снесем на свалку. Или, ой, подожди, — ее мысль теперь работала быстрее, чем язык, — мы спрячем мешок до четверга. А в четверг приезжает мусоровоз, так?

— Так…

Он включил душ, все еще не сводя с нее глаз, ожидая, когда кровь на ране запечется. Вид раны снова навел ее на мысль о СПИДе, сейчас она вспомнила и о гепатите; о том, сколь опасна чужая кровь — она может и убить, и отравить.

— Я знаю, когда они приедут. В семь пятнадцать, минута в минуту. Каждую неделю они приезжают именно в это время, кроме первой недели июня, когда студенты колледжа, собираясь ехать по домам, оставляют много мусора, вот тогда они обычно приезжают с опозданием, но…

— Селеста. Родная моя. Что ты хотела сказать?

— Знаешь, когда я услышу, что мусоровоз отъезжает от дома, я сбегу с лестницы и побегу за ними, как будто я забыла про этот мешок, и брошу его прямо в щель уплотнителя. Понял? — Она улыбалась, хотя на душе ее было совсем не радостно.

Он протянул одну руку под струи, льющиеся из душа, а всем телом повернулся к ней.

— Понял. Но, послушай…

— Что?

— Ты уверена, что все получится?

— Конечно.

Гепатит А, В и С, эта мысль сверлила ее мозг, лихорадка Эбола, зона риска.

Глаза Дэйва снова стали узкими, а взгляд тревожным.

— Дорогая, я, похоже, убил его… Господи…

Ее охватило желание броситься к нему и обхватить его руками. Увести его куда-нибудь. Ей захотелось обнять его за шею, утешить его, заверить его в том, что все будет в порядке. Вдруг ей захотелось убежать и обдумать все наедине.

Но она так и осталась стоять на месте.

— Я выстираю одежду.

— Хорошо, — сказал он. — Стирай.

Она достала из-под раковины пару резиновых перчаток, которые обычно надевала, когда чистила унитаз, надела их и проверила, нет ли дырок на резине. Убедившись, что перчатки целые, она взяла рубашку из раковины и подняла с пола джинсы. На джинсах, почерневших от крови, были белые пятна известки.

— А как это оказалось на твоих джинсах?

— Что?

— Кровь.

Он посмотрел на джинсы, которые свешивались с ее руки, потом посмотрел на пол.

— Я стоял на коленях над ним, — пожал плечами Дэйв. — Не знаю. Забрызгал, наверное, так же, как рубашку.

— Ох.

Он перехватил ее взгляд.

— Вот именно. Ох.

— Ну, — сказала она.

— Ну.

— Ну, так я выстираю все это в раковине на кухне.

— Хорошо.

— Хорошо, — сказала она и пятясь вышла из ванной, а он все стоял, помахивая рукой под струями лившейся из душа воды, дожидаясь, когда она станет достаточно теплой.

На кухне она бросила одежду в раковину и, открыв краны, наблюдала, как на поверхности воды собирается, а потом уносится в водосток кровь, кусочки кожи и мягких тканей и… о Господи… мозга — в этом она была абсолютно уверена. Ее поразило, как много крови может быть в человеческом теле.

Говорят, что шесть пинт, но Селесте всегда казалось, что намного больше. Когда она училась в четвертом классе, однажды они с подружками бежали через парк, и она споткнулась. Падая, она напоролась ладонью на осколок бутылки, лежавший в траве, и разрезала несколько крупных сосудов, проходящих через руку. Ее спасло только то, что она была еще в достаточно юном возрасте, поэтому в течение десяти лет, благодаря многократным операциям, функции ее руки были полностью восстановлены. Однако кончики пальцев обрели чувствительность, лишь когда ей исполнилось двадцать лет. Из всего, что было связано с этим инцидентом, наиболее отчетливо ей запомнилась кровь. Когда она, встав с травяного газона, подняла руку, то почувствовала такую боль в локте, как будто ее тоненькие косточки переломились; кровь хлестала из распоротой ладони. Две подружки кричали, как безумные. Дома, пока приехала «скорая помощь», вызванная матерью, кровь заполнила почти всю раковину. В машине они перебинтовали ей руку так, что она стала толщиной с ляжку, но спустя всего пару минут слои марли над раной потемнели, пропитавшись кровью. В больнице, пока ждали, когда освободится операционная, Селесту положили на каталку, и она наблюдала, как складки простыни, словно каньоны, наполняются кровью. А когда кровь начала капать с каталки на пол и по полу стали растекаться кровавые лужицы, ее мать подняла яростный крик и кричала до тех пор, пока кто-то из начальства приемного отделения не решил переместить Селесту в самое начало очереди. И вся эта кровь вытекла из одной руки.

А сейчас вся кровь, которую она замывала, вытекла из одной головы. Из одного разбитого Дэйвом человеческого лица; из черепа, которым колотили о мостовую. В истерическом состоянии, почти в безумии, порожденном страхом. Она окунула руки в перчатках в воду, чтобы еще раз убедиться в том, что на перчатках нет дыр. Дыр не было. Она полила футболку средством для мытья посуды и стала тереть ее проволочной мочалкой, затем, отжав футболку, проделала то же самое еще несколько раз, пока вода, стекавшая с ткани, не перестала быть розовой от крови. Она проделала то же самое и с джинсами; Дэйв к этому времени уже вышел из-под душа и теперь, сидя за кухонным столом с полотенцем, обмотанным вокруг талии, курил длинную белую сигарету из пачки, оставленной в буфете ее покойной матерью, пил пиво и наблюдал за ней.

— Как это все нелепо, — мягко сказал он.

Она утвердительно кивнула.

— Ты понимаешь, что я имею в виду? — шепотом продолжал он. — Ты субботним вечером выходишь из дома, надеясь, что приятно проведешь время; погода прекрасная, а вместо этого… — Он встал и подошел к ней; оперся рукой о плиту и стал наблюдать, как она отжимает левую штанину его джинсов. — А почему ты не стираешь в машине?

Она повернула голову в его сторону, оглядела его, и ей бросилось в глаза, что после душа шрам от ножа побелел и сморщился. Услышав его вопрос, она едва не рассмеялась, но, сделав глотательное движение и подавив в себе это желание, ответила: