Стоянка поезда всего минута - Мария Метлицкая

В том, что ее Юрочка гений, она не сомневалась – весь его вид говорил об этом: отстраненный от всего мирского, с застывшей мукой на красивом тонком лице, он был не похож на всех остальных – другой, недосягаемый и космический. Он поделился с ней, что пишет сценарий – такого в драматургии еще никогда не было. На резонный вопрос о чем он обиделся. Гуся не поняла почему, но больше подобных вопросов решила не задавать – Юре виднее. Наверное, творческим людям нельзя задавать такие вопросы. Этих людей надо просто любить и поддерживать, лелеять и холить, принимать такими, какие они есть – странными, отдаленными, не интересующимися мелким, пустяшным и бытовым. Эти вопросы за них решают другие. И роли быстро распределились: Юра творит, а Ира ему служит и потакает. Во всем.

И все было бы ничего, со всем можно бы было справиться, если бы не одно обстоятельство. Обстоятельство звалось Ксенией Андреевной и проживало в одной с ними квартире. Свекровь, надменная, холодная, с брезгливым выражением все еще красивого, породистого лица, была дамой дворянских кровей – об этом говорила сама фамилия.

Яська, умница Яська, увидев старуху, горько вздохнула:

– Ну ты, Гуся, влипла. Мало тебе Юрика, а тут еще эта! Вали, пока не поздно, – схарчат и не подавятся!

Гуся страшно обиделась. Страшно. Полгода Яське не звонила. И та не звонила – наверняка очередная любовная история. Кстати, окончив курсы при МИДе, Яська работала, как и планировалось, в Интуристе. Говорила, что устает страшно – работать с людьми, да еще с иностранцами! Целый день трещишь на чужом языке, все время что-то молотишь и все с непременной улыбкой, от которой к концу дня сводит скулы, мотаешься на автобусе, размещаешь, устраиваешь, распределяешь – ни одной свободной минуты. Не то что поесть – перекурить некогда. Пару затяжек – и все, на галеры. Но Гуся видела: кокетничает, явно кокетничает. Все ей нравится, и даже очень.

– А что женихи? – осторожно спросила Гуся.

Подруга досадливо хмыкнула:

– Да все при своих самоварах! В одиночестве никто, Гусь, не путешествует. Кажется, я прокололась. Но будем надеяться! – тут же рассмеялась она. – Надеяться, верить и ждать! Ждать свою птицу завтрашнего дня! Может, выберет меня, – погрустнела подруга.

После диплома Гуся оказалась в патентном бюро на должности переводчика. Работы было немного, но приходилось корпеть со словарями – технические переводы дело нелегкое, к тому же малоинтересное. Платили копейки. Радовалась, когда приплывала халтура, – деньги, ура!

Денег всегда не хватало. Юра ничего не зарабатывал. Ни-че-го. «Все еще впереди», – уговаривала себя Гуся, берясь за очередную халтуру. Вскоре повезло – ушла в декрет коллега, и она выпросила еще полставки. Как же она была счастлива! С работы притаскивалась поздно, страшно усталая – дорога неблизкая, по пути магазины, а вечером дом и хозяйство. Но самое страшное – магазины. В очередях перед давкой, напором и наглостью – а без этого никак – бедная Гуся терялась, застывая в полнейшем столбняке. Влезть без очереди, хватануть из рук она не умела.

Смиренно вставала в очередь и, чтобы отвлечься, читала стихи.

Помогало – время бежало быстрее.

Если, не дай бог, Гуся задерживалась, Ксения Андреевна недовольно ей выговаривала:

– Где тебя мотало? Юра голодный, а у меня сахар наверняка взлетел до небес! Ужинать полагается в семь, а не в девять!

– Я стояла за карпом, – оправдывалась Гуся. – Юрочка любит рыбу.

Не передохнув, натягивала фартук и принималась чистить еще шевелящуюся склизкую рыбину. Тошнило. Рыбу она ненавидела, а полуживую просто боялась. Свекровь хлопала дверью: запах жареной рыбы она не переносила, а вот саму рыбу любила – такой парадокс. Муж выползал из кабинета хмурый, усталый и раздраженный. Ужин проходил в полнейшем молчании.

Едва сказав спасибо, Юра быстро уходил к себе. Свекровь напоминала, что тарелки надо протереть лимоном – иначе останется запах.

Чтобы не связываться, Гуся кивала. Как же, с лимоном! Сейчас! Позавчера отстояла за заморскими цитрусами сорок минут, еле дошла до дома – на дворе слякоть, ноги промокли насквозь. Сапоги текли второй год, сколько ни латай, бесполезно.

Нет, с мужем все было прекрасно. Если бы не свекровь… Хотя про «прекрасно» это небольшое – как бы сказать – преувеличение.

Юрина раздражительность в первую очередь распространялась на Гусю. Матери он побаивался, прикрываясь тем, что больную матушку – он называл ее именно так – надо жалеть и оберегать от неприятностей.

Как только заплаканная Гуся пыталась начать разговор, чтобы получить хотя бы крошечную дозу сочувствия, лицо мужа перекашивалось от гримасы страдания:

– Ира, я тебя умоляю! Мне и так сложно! А тут еще ты!

Не «вы», не «она», а именно «ты» – это было самым обидным.

– Ты же знаешь, я не то что не начну – никогда не отвечу. Никогда! – плакала Гуся. – Прости, но твоя мать – натуральный провокатор!

Муж махал руками и умолял замолчать. Сакраментальная фраза «Она моя мать» захлопывала, как дверь сквозняком, любые разговоры на эту тему.

«Твоя, но не моя! – думала Гуся. – И вообще, в чем я провинилась?»

Юрик после таких разговоров убегал и закрывался в своей комнате. Ксения Андреевна громко и демонстративно стонала. По дому витал густой запах капель Вотчала. «Через полчаса начнется приступ, – отмечала про себя Гуся. – Как пить дать начнется. Разве она пропустит повод сделать меня виноватой? Ну и черт с ней, даже не выйду, пусть разбираются сами».

Но все же выходила после того, как вбегал Юрик и, глядя на нее полубезумными глазами, упрекал:

– Как же ты можешь! У матушки «Скорая», а ты тут лежишь!

Вставала и шла в комнату свекрови. А куда денешься?

Лежа на высоко взбитых подушках, с привычным скорбным выражением на лице, Ксения Андреевна изображала страдания.

– Уважаемая, что у вас болит? – настаивал врач «Скорой помощи». – На что жалуетесь?

Мадам надевала презрительную гримасу и тут же выдавала, как из пулемета:

– Вы врач, вот и ставьте диагноз! На что жалуюсь? На сердце! И на все остальное! Я умираю, вы что, не видите?

Со вздохом бедолага принимался делать укол или кардиограмму – с такими лучше не связываться. Манипулятор и старая стерва, здесь все понятно, накатает такую петицию, что вмиг с работы попрут.

Очень быстро все врачи на подстанции стали завсегдатаями в доме Репниных и принялись Гусе сочувствовать.

– Сделал снотворное, спать будет до вечера! – шептал в коридоре знакомый доктор. – А вы, милая… Вам бы тоже поспать. Всю ночь, говорите, устраивала концерты? Бедная вы, бедная! Старуха – вампир. На вас лица нет, девушка! Может, и вам успокоительное?

Старуха и вправду спала до вечера: из-за неплотно закрытой двери – а вдруг матушке что-то понадобится? – разносился богатырский храп бедной старушки.