Убийца из города абрикосов. Незнакомая Турция - о чем молчат путеводители - Витольд Шабловский

Но портной не мог просто так прийти в публичный дом и сказать: “Вот моя жена, дайте мне денег”. Он должен был решить формальные вопросы.

Он начал со свидетельства полиции о том, что я проститутка. Как он его получил? Очень хитроумно. Он велел мне надеть мини-юбку и накраситься. “Любимый, ты же знаешь, что это маленький городок. Обо мне пойдет молва”.

Но он настаивал. В Турции с мужчиной не спорят.

По дороге мы занимались сексом в машине. Через несколько минут он велел мне подождать на автозаправке. “Выйди из машины”, — сказал он. Я пыталась возражать, но безуспешно. Я вышла, стала ждать, а он в это время позвонил в полицию, что на заправке стоит шлюха. Они приехали, арестовали меня. Сделали обследование, которое показало, что я только что вступала в интимную связь с мужчиной.

В суде его приятель признался, что тоже платил мне за секс. Суд приговорил меня к двадцати трем дням тюрьмы. Полиция выдала мужу бумагу, свидетельствующую о том, что Айше Тюркюкчу проститутка.

Я думала, что вся эта история — ошибка. Я не слышала показаний свидетелей, меня никто не приглашал в зал заседаний. Впрочем, даже если бы я слышала, все равно бы не поняла. Всю жизнь я жила в Германии, по-турецки тогда еще говорила плохо. А кроме того, мой портной сбивал меня с толку тем, что приходил в тюрьму и говорил, как меня любит.

Когда я вышла, он дал мне подписать бумагу из полиции. Сказал, что это для официального брака, так что я даже ее читать не стала. Хотела поскорей оказаться на свободе.

Я подписала, что согласна работать в публичном доме в Газиантепе. С такой бумагой он уже мог меня продавать.

На следующий день после того, как я вышла из тюрьмы, портной отвез меня в странное место. При входе был большой аквариум, а на лестнице стояли девушки в удивительных позах.

Мы сели за столик, и портной сказал, что ему придется оставить меня здесь на несколько месяцев. Что я поработаю, а потом мы поженимся, как и планировали.

“Да как ты смеешь?” — возмутилась я и хотела уйти. Тогда он меня избил. “Помни, что ты ни с кем не долж на заниматься любовью так, как со мной”, — крикнул он на прощание.

Это был большой публичный дом, самый большой в городе. В дверях стоял полицейский и проверял, исполнилось ли клиенту восемнадцать лет. После работы он приходил сам. Был подъезд для скорой, кухня и большой бар.

Портной получил за меня полторы тысячи долларов.

Я сопротивлялась. Сказала, что не буду работать. Парень, стоявший в дверях, страшно меня избил. Потом изнасиловал. Мне не давали ни есть, ни пить. Может, я выдержала бы и дольше, если бы дали хоть закурить.

Не дали. Через десять дней я начала работать.

В Турции проституция легальна. Якобы это помогает защитить женщин. Может и так, но никто этого не контролирует! Тогда еще не использовали презервативы. Врача я видела раз в несколько лет, потому что у него была договоренность с хозяином, и он подписывал наши медицинские книжки, никого не осматривая. Врач появлялся, только если нужно было сделать аборт. После аборта девушка на несколько дней получала красную повязку. Это значило, что можно не работать.

В другие дни повязка была черная. Значит, мне нужно было обслужить тридцать клиентов. Но приди тридцать первый, я должна была обслужить и его.

Если из меня текла кровь, давали тампон.

Как-то раз не приехали девушки из другого города. Мне пришлось обслужить семьдесят шесть мужчин. Приходили все. Полицейский, чиновники, даже мусорщики. Двое умерли в моей постели от сердечного приступа.

Картина, которую я буду помнить до конца жизни, — это Озлам и ее отрубленная голова. В бордель ее продал брат.

Озлам забеременела. Решила, что будет рожать. Сутенер позвонил ее брату, чтобы тот отдал ему деньги.

Брат разъярился. Пришел с топором. Когда я вошла в салон, Озлам лежала на диване, а ее голова — в метре от нее.

Мы смотрим фильм, снятый больше десяти лет назад. На стульчиках сидит дюжина женщин. Нарядные, накрашенные, неестественные. Следующий кадр. Невеста в белом платье сидит рядом с женихом. У него на голове копна черных вьющихся волос.

Следующий: невеста режет большой торт. Кто-то пытается танцевать, но все выглядит абсурдно.

Это была моя третья свадьба. Свадьба мечты. Был оркестр, четырехметровый торт с женихом и невестой сверху, подружки невесты. Такой торт я видела в детстве на свадьбе двоюродной сестры.

Не было только детей, которые обычно несут фату. И никого из родственников.

Жениха звали Махмут. Он был моим клиентом. Приходил и приходил, пока наконец не сделал мне предложение. В публичном доме сказали, что я могу уйти, если верну им долг. Считают так: из зарплаты вычитают за еду, ночлег, электричество. И под конец месяца оказывалось, что они мне ничего не должны. Я заплатила им столько, что можно было купить квартиру и хорошую машину. Мне разделили долг на части. Я выплачивала его несколько лет. Но наконец я была свободна!

Нашу свадьбу показывали по всем каналам. “Айше и Махмут — пара из публичного дома”, — писали газеты.

После стольких лет в публичном доме приходится заново учиться жить. Забыть об абортах и кровотечениях. Вспомнить, как нужно готовить и убирать.

Махмут не стал мне хорошим мужем. Целыми днями он смотрел телевизор. Мне казалось, что его жена — телевизор, а не я.

Через месяц он впервые меня побил. Второго раза я ждать не стала. Сбежала.

Дженнет — так зовут куклу — по-турецки значит “небо”. Айше берет ее на колени, гладит по голове и целует руки. Потом повязывает ей платок. Нет, она не ведет себя, как сумасшедшая, которая верит, что кукла — это ее ребенок. Но Дженнет для нее — символ всех детей, которые у нее могли бы быть. На каждой фотографии, в каждой газете Айше хочет быть с Дженнет.

“Неважно, что с тобой происходит. Все равно окажешься под землей. Когда-нибудь на том месте распустятся цветы, а на деревьях появятся плоды”, — написала Айше в стихотворении, напечатанном на ее предвыборной листовке.

— Труднее всего закрывать глаза, — говорит она, когда мы встречаемся уже после выборов. — Все возвращается во сне. Хуже всего, что у меня снова много времени. Закончились интервью, кампания. Я снова сижу дома одна, и прошлое встает у меня перед глазами. И снова у меня есть только Дженнет.