Князь тараканов - Владислав Михайлович Попов

разговоры. Нам отвели место почти у кухни, рядом с отгороженным купе. Там сидело двое: солидный седой то ли аристократ, то ли банкир и молодой порывистый еврей, впрочем, тоже прилично одетый. Говорил в основном молодой, седой лишь иногда одобрительно кивал. Я испугался, что Анне станет скучно, и она снова попросится на воздух. Но ее все устроило. Она жеманно заговорила на своем плохом французском, видимо, пытаясь вписаться в высшее общество. Борец за права трудящихся, она все- таки была не лишена тщеславия. Вскоре она углубилась в меню, нахмурив лобик и наклонив прелестную головку. Аппетит проснулся у нее зверский, я, смеясь, назаказывал для нее целую гору деликатесов. По случаю чудесного примирения с Анной, я взял айсвайн. Одна бутылка стоила как весь обед. Мне полегчало. В состоянии пьяного радушия я стал рассказывать про доктора, его идеи, но, видимо, слишком громко. Анна постоянно меня перебивала « дюкальм, дюкальм! Шют!». Ела медленно, рассеянно, постоянно замирая, как будто о чем-то думала. Неожиданно все кончилось. Анна вскочила из за стола. «Вот незадача, я забыла библиотечную книжку на почте! Надо срочно ее забрать!» – заговорила она на чистом русском. Я попытался остановить ее, но это было абсолютно невозможно. Тогда я собрался пойти с ней. «Нет, нет. Оставайся. Я скоро вернусь. Тут столько всего вкусного!» И исчезла. Я растерянно допил айсвайн. Что там говорил доктор Фрейд про забывание вещей? Книга или ее содержание связано с чем-то неприятным, поэтому Анна бессознательно хотела от нее избавиться. Или с кем-то неприятным! Я пофантазировал, как Анна дает пощечину Войнаровскому, выгоняет из нашей квартиры товарищей… Тут я вспомнил, что Авель выпил мою последнюю бутылку грюнера велтлинера. Я подозвал официанта и восстановил справедливость. Грюнер в «Централе» стоил недешево, зато бутылку принесли правильно охлажденную. Прошел час. Я съел, все, что заказал себе. Анна не появлялась. Ее консоме остывал. Пришлось с ним разобраться. Не выкидывать же деньги на ветер. Прошло еще полчаса. Наступила очередь жульена по-венски и тафельшпитца. Еще пятнадцать минут. Под грюнер хорошо пошла рыба по-дунайски и устрицы. Грюнер кончился, Анны не было. На столе оставались десерты: кайзершмарн и захерторт – для нее, эстерхази – для меня. Через полчаса все было кончено. Я поставил пустую чашку из под кофе на стол, выложил кроны и, качаясь, вышел из «Централя». В голове у меня созрел план, как разобраться со всеми вопросами и проблемами одним махом. Я двинулся в сторону Дуная. Дунай смоет все проблемы. Где он тут? Я потерял ориентацию. «Почтеннейший, в казино «Дунай» пожалуйста», – махнул спине какого-то извозчика. «Если поставлю на красное и выиграю, отдам все Анне и ее товарищам, если поставлю на свое число и выиграю, то заберу все себе», – по-моему, я справедливо распорядился своим выигрышем. Осталось только выиграть. Но это ерунда. Бог же меня не оставит.

– Боже! Вот ты где! Я же просила дождаться меня! О, в каком ты состоянии.

– Я думал, ты меня бросила.

Казино пришлось отменить.

За окном стемнело. Значит, я проспал два или три часа. Похмелье было легким, я называю такое философическим: голова не болит, а общее состояние какое-то отрешенное. Кажется, что все проблемы не имеют ко мне никакого отношения. Я сам к себе не имею отношения. Но в туалет хотелось. За дверью раздавалось какое-то неразборчивое шептание. Шептались тихо, но эмоционально. Подслушать ничего не получалось. Я робко открыл дверь.

– А проснулся, кутила.

Авель смотрел весело и снисходительно. Анна строго и осуждающе, а Коба, Коба, вообще, не смотрел в мою сторону. Когда я вышел из туалета, разговор продолжился. «Мы взяли у тебя деньги. Половину. Не спорь», – Анна остановила мои возражения жестом и продолжила, – «Так будет лучше. А то ты пропьешь все. Ты обещал раздобыть печатную машинку с русским шрифтом, где она? Придется искать самим. Молчу про главную сумму. Видимо, у тебя кишка тонка, порвать со своим буржуйским классом и потребовать свою долю фабрики». Я прислонился к косяку и больше не пытался возражать и сопротивляться. Мое внимание было приковано к Кобе. Убил или не убил? Убитым голосом я спросил: « Что с человеком, который… того… за мной… э… следил?» Проклятый убийца молчал. Вместо него ответил Авель: «Коба его выследил. Мы знаем, где он живет. Но надо понять, с кем он связан. На это уйдет время». «Ты поможешь Кобе», – добавила Анна. Я даже не пытался сдержать ужас: « Это как?» «Тебе уже говорили, поможешь Кобе со статьей. Вот тебе Бауэр, – Анна бросила на стол брошюру, – переведешь все, что касается национального вопроса. Остальное возьмешь в библиотеке. Впрочем, я пойду с тобой. Мне тоже надо закончить работу по женскому движению». Коба оживился: «Главное, надо показать, что стратегия Бунда ведет к расколу партии! Показать на примере австрийской социал-демократии всю пагубность национальных объединений. Чехи саботируют общие решения австрийской партии. Дошло до того, что у нас в Думе польские социал-демократы голосуют заодно с польскими буржуазными националистами! Это неприемлемо!» Я открыл рот от удивления, впервые видел этого мрачного, немногословного конспиратора таким возбужденным.

17

«Т» был задумчив и рассеян. Мой вопрос «вспомнил ли он что-нибудь новое о своих отношениях с отцом» был оставлен без ответа. Вместо этого «Т» попытался сменить тему. Он спросил, кто живет этажом ниже. Искусственность и нелепость вопроса только доказывает, что пациент изо всех сил хочет уклониться от обсуждения своих семейных дел. Я сказал, что это моя квартира. Там обычно живет сестра моей жены. После этого «Т» замер на кушетке. Через пару минут я повторил свой вопрос. Равнодушным тоном, видимо старательно отрепетированным, он рассказал про публичную экзекуцию на конюшне. Отец высек его за избиение лошади. «Т» оправдывал отца и удивлялся скорее не его реакции, а своей жестокости. И раньше инцидента и позже, ему всегда было больно смотреть, как кучера стегают лошадей. Это доводило его до слез. В результате выяснения обстоятельств, «Т» вспомнил, что давно мечтал о коне. Считал, что это атрибут настоящего мужчины. Отец был отличным наездником. «Т» завидовал деревенским сверстникам, которые гоняли табуны в степь. Но вместо лихих скачек на него свалились хлопоты по уходу за дорогим подарком. Мать запрещала кататься без сопровождения, а отец заставлял убираться в конюшне. Однажды, когда стойло было только-только убрано, жеребец навалил кучу. Это и послужило поводом для вспышки ярости. Психоанализ знает множество примеров, когда лошадь играет роль заместителя отцовской фигуры или его обязательного атрибута. Ясно, что это была месть отцу. Его символическое избиение. То, что пациент