Ваш выход, княжна - Лариса Шкатула

– Да уж возьми за ради Христа, отец родной, век за тебя буду бога молить! Согласен робить за похлебку, да за одежонку какую-никакую.

Герасим подчеркнуто просительно опустил хитрые повеселевшие глаза. Но Василий Ильич вовсе не был расположен шутить.

Люди, подобные Аренскому, – рабы своего чувства долга. Никто не просил его, не обязывал, но он уже чувствовал ответственность за них, тех, с кем свела его нелёгкая судьба. Василий Ильич размышлял, мучился, страдал и… невольно втягивал окружающих в водоворот своих страданий, подчас раздражая их мелочной опекой и педантизмом.

– Как раз об одежонке-то и речь, – он машинально пощупал бушлат матроса. – С матросской робой тебе, друг ситцевый, лучше расстаться… Бери пример, Оля – княжна, а по одежке не скажешь. Не её бы умные глаза да аристократические ручки, – так, мещаночка из какой-нибудь Орловской губернии. Только внимательный да знающий глаз заметит, что платьишко на ней не такое уж простое. Видно, поработала над ним модистка высшего класса! Да и материалец недешёв.

Ольга смутилась: зачем он так говорит? Конечно, она подозревала, что её попытки выглядеть простолюдинкой не очень-то удачны, "порода проступает", но что же делать…

– Да вы, Оленька, не краснейте! Это я так… придираюсь. Кто сейчас станет разбираться, дорогой или дешевый материал? Как говорил Шекспир, "распалась связь времён"! А платье можно на булку хлеба выменять, даже очень дорогое… Помогите-ка лучше Герасиму гардеробчик подобрать. Вот в этом леске мы остановимся, костер разведём, обед сварим – негоже без горячей пищи путешествовать – переоденемся, и за работу!

Они выбрали место на опушке небольшого леса, где почти стаял снег. Сложили пожитки. С помощью Альки Ольга стала перебирать их и, наконец, нашла то, что искала – это была красная атласная рубаха. Девушка отвернулась, чтобы не смущать переодевавшегося матроса, а когда повернулась вновь, то ахнула от неожиданности – в этой рубахе с наборным пояском Герасим показался ей именно завзятым циркачом. По крайней мере, какими она себе их представляла. Алька подскочил, поднял руку Герасима и провозгласил:

– Чемпион мира и Европы по французской борьбе – Герберт Титус!

– Чего это ты меня так обозвал? – удивился Герасим.

– Это называется – сценический псевдоним. Он есть у всех знаменитых цирковых борцов.

– A y меня, не будет! Герберт – придумал тоже. Чем плохо – Герасим?

– Герасим – морда восемь на семь? – тихо пробормотал Алька.

Но Аренский услышал и отвесил ему подзатыльник.

– Не обращай на него внимания, Гера: всю жизнь возле взрослых отирается, вот и распустил язык… Я вижу, ты готов? Погодь минутку!

Он раскатал одну из скаток и расстелил на лужайке довольно потертый цирковой ковер. Скинул пальто и стал в борцовскую стойку.

– Ну, берегись, Герасим!

И цыкнул на Альку:

– Ужо смотри мне, со своими рифмами!

Ольга подмигнула мальчишке:

– Борцы!

– Жеребцы! – сказал он ей на ухо и покосился на отца: не слышит ли?

– Держись, Василий, мордой синий! – всё же не выдержал и схохмил Герасим. Все расхохотались.

– Как дети, ей-богу, никакой серьезности, – отворачиваясь, чтобы не видели его улыбки, проворчал Аренский и неожиданно сделал выпад в сторону соперника.

Тот отпрянул.

– Ой, напугал!

И, расставив руки, как медведь, вразвалку пошёл на Василия.

Они выглядели рядом несколько комично: высокий, широкоплечий Герасим, точно глыба, нависал над коренастым, но много ниже его Аренским. Впрочем, разницу в росте тот с лихвой компенсировал мускулистостью и подвижностью.

Герасим попробовал применить против товарища захват, но не тут-то было! Аренский ловко нырнул под его руку и провёл бросок. Герасим упал. Ольга с Алькой зааплодировали.

Их хлопки подействовали на лежащего, как удар бича. Он вскочил, засопел, всерьез начиная злиться. Неизвестно, чем бы закончилась их встреча, но они услышали топот копыт и не успели опомниться, как на опушку, где расположились артисты, выскочил отряд всадников человек в двадцать. Как подсчитал про себя Алька, – двадцать два.

– Посмотрите, поручик! – изумленно воскликнул старший из них в форме полковника царской армии. – Вся Россия воюет, а здесь, в лесочке идиллия… Насколько я понимаю, цирковые артисты проводят репетицию?

Как ни были ошеломлены их появлением циркачи, а первым опомнился Аренский. Он с неожиданным проворством низко поклонился военному.

– Вы правы, господин полковник! К сожалению, перед вами лишь жалкие остатки былой цирковой труппы. Но и они не могут себе позволить пренебречь единственной профессией, обеспечивающей им кусок хлеба. А для того – ни дня без работы! Таков наш девиз. Прошу любить и жаловать; мой сын, акробат и эксцентрик – Арнольд Аренский! Алька, давай!

Алька ловко сбросил сапоги и несколько раз прошелся по поляне колесом.

– Хорошо, – полковник похлопал по крупу гарцующего коня.

Остальные всадники молча с любопытством разглядывали цирковых артистов.

– А что может этот молодой атлет?

– С вашего позволения, монетку разрешите? – Герасим протянул руку.

Полковник порылся в кармане и вытащил медную монету. Атлет зажал её в левой руке, поднатужился и протянул уже согнутую. Полковник одобрительно кивнул.

– Браво, такой здоровяк, молодец, что же не в армии? – сощурился он.

– Правая рука покалечена, ваше благородие, – Герасим показал правую ладонь, которую наискось пересекал глубокий шрам. – Пальцы почти не гнутся. Забракован подчистую. А в цирке я бороться могу…

Полковник покашлял. Никто из его сопровождения в течение всего "опроса" не проронил ни слова.

Чувствовалось, что авторитет у командира непререкаемый.

– Девушка – чья-то родственница или тоже артистка? – он с любопытством оглядел хрупкую фигуру Ольги.

– Наталья Соловьева – стрелок и фехтовальщица, – Ольга, представляясь, машинально присела в книксен, что, впрочем, выглядело вполне по-цирковому, и удивилась, как легко она произнесла вместо своей чужую фамилию и присвоила чужую профессию.

– Странно, – произнес полковник, – у такой юной мадемуазель такие мужские наклонности… А вы не могли бы нам что-нибудь продемонстрировать?

– Отчего же… Вашим браунингом воспользоваться не разрешите? – Ольга обратилась к поручику. – Браунинг мне дается легче, чем маузер.

Поручик растерянно посмотрел на полковника. Тот согласно кивнул, но расстегнул кобуру и, будто невзначай, положил руку на рукоять своего маузера.

"Давно мы не тренировались, дядя Николя, – мысленно, как молитву, проговорила Ольга. – Может, не забыла я трюк, которому ты меня научил?"