Тайна замка Аламанти - Клод де ля Фер

«Он целует меня», — поняла я.

Осторожно вынув руку из-под одеяла, я медленно опустила ее на голову мальчика…

Паж вздрогнул, на какое-то мгновение застыл, а потом быстро и решительно устремился лицом к обоим нам известному месту.

Изогнувшись, натянутая, как стрела, я не чувствовала уже ничего больше, я закричала, скребя ногтями его голову, стараюсь оторвать пажа от себя, поднять его над с собою…

А он отбивался, шипел…

Вырвался и, отлетев спиной к стене, дико вытаращился на меня. Мокрый обвисший корень его вяло висел вдоль распахнутого гульфика.

Потом вдруг развернулся и выбежал из комнаты вон…

6

Воспоминание о паже… Почему они волнуют меня? Неопытный глупый щенок… Смазлив лишь настолько, насколько смазливы все мальчишки его возраста… И не ровня мне…

Тот топороносый садовник был… Впрочем, по порядку…

1566 год от Рождества Христова… Разбудил меня уснувшую перед фонтаном с тритоном муж мой граф Жак де ля Мур — фигура в те годы в Риме знаменитая. Он был изгнан из Франции самим королем Генрихом Наваррским за то, что осмелился не только быть любовником королевы Маргариты[3], но и громогласно похваляться этим, показав «рога» королю на глазах придворных. Жак вообще был человеком редкого мужества, веселым, добрым и справедливым. Маргариту он не любил, ибо, как рассказывал сам, была королева внутри своих корсетов и драпировок дряблой, как печеная брюква, ноги имела кривые с раздувшимися коленями и толстыми синими жилами. И полез Жак на нее только для того, чтобы показать «веселому Генриху» все ничтожество короля, протестанта-католика[4].

Пришлось Жаку стать изгнанником…

Но не о том сейчас речь. Жак вернулся домой раньше обещанного и, увидев меня спящей перед фонтаном, разбудил, сказав, чтобы я перешла в помещение, у воды можно и простыть. И еще сказал, что сегодня вечером нас ждут в гости во дворце Леопольдо Медичи — того самого, что был родственником французских королей прежней династии и племянником покойной вдовствующей королевы Екатерины Леопольдо этот прослышал о необыкновенной красоте моей и приглашает нас на ужин в узком семейном кругу, чтобы собственными глазами убедиться в справедливости молвы.

— Не пойду, — впервые возразила я мужу, ибо при словах его передо мной опять возникло лицо с носом-топориком и небритым кадыком. — Иди один. Я останусь дома.

Ответ мой рассердил Жака. Я впервые увидела, как он может делать это: лицо его нахмурилось, губы слились в тонкую полоску, выражение стало грозным.

— Ты пойдешь! — грозным голосом произнес он. — Я приказываю.

До этого момента Жак никогда не приказывал мне, всегда либо просил с улыбкой на устах, либо ласково уговаривал сделать то, что я не очень-то и желала. И вот, услышав столь неожиданно грубый и жесткий голос его, я растерялась. Не испугалась — нет, чего мне бояться собственного мужа? Я поднялась с кушетки, на которой лежала перед фонтаном и маленьким столиком с фруктами, посмотрела на Жака с удивлением:

— Это как понимать? — спросила. — Ты приказываешь? Мне? Аламанти?

Жак знал о силе, дарованной мне моим отцом. Знал, что меня нельзя сердить. И тем более нельзя обижать. Но на этот раз он словно забыл об этом.

— Сейчас ты пойдешь в задний двор, — строго произнес он. — Вымоешься в бассейне, переоденешься в лучшее свое платье, чтобы через час быть готовой выйти из дому. К этому времени нам подадут экипаж.

До самого этого момента я и не думала изменять ему. Я искала нужных слов, чтобы объяснить Жаку, что хотела бы провести одну ночь (все лишь одну) с тем оборванцем с носом топориком, который отказался быть нашим садовником. Более того, я бы поняла мужа, если бы Жак отказал мне в просьбе, сославшись на то, что графиням не полагается делить постель с простолюдином, попросил бы меня забыть о внезапном наваждении. Я бы даже согласилась пойти с ним к сеньору Винченце, который приглашал нас на вечерок, а после, оставив Жака со своим управляющим, уединялся со мной на часок в своей спальне. Винченце был брюхаст, сильно потел, мне не нравился, зато два виноградника, подаренного им Жаку, были одними из самых лучших в Этрурии. В постели с этим толстяком я бы попыталась забыть о садовнике.

Но Жак стал говорить со мной, как со служанкой, как со своей наложницей, как с куртизанкой из бань Лютерции. Потому я посмотрела в глаза мужу и сказала:

— Я не хочу спать с этим твоим Медичи. Ответ мой озадачил Жака.

— Почему? — спросил он.

— Потому что я люблю другого человека.

— Кого? — еще больше удивился он.

— Ты его не знаешь.

Подобный ответ еще больше потряс Жака. Он знал всех восьмерых истинных хозяев Рима, которые пользовались моим телом наравне с ним, и даже в мыслях не мог себе представить, что его дорогая женушка может влюбиться в кого-то, кроме этих толстосумов.

— Кто он? — спросил Жак грозно.

— Я не знаю его имени, — призналась я. — Увидела мимоходом.

— Все ясно, — кивнул он и, развернувшись на пятках, направился к маленькому домику у ворот, где проводили свободное время наши эфиопы.

Я поразилась, как быстро и точно рассчитал мой Жак к кому надо обратиться за разъяснениями случившегося. Не стал требовать у меня, где и когда я увидела моего топороносого, решил узнать от слуг с кем я могла увидеться и успеть влюбиться. Глядя на высокую ладную фигуру мужа, я подумала, что вот уже второй месяц не была в объятьях графа с такой прелестной фамилией — де ля Мур, то есть Любовь. Он ведь и вправду был неплохим любовником и понимающим женщину мужчиной. А сегодня… Какая муха его укусила?

Впрочем, прежде, чем вернуться к этой истории, следует продолжить рассказ о любви ко мне отцовского пажа…

7

1560 год от Рождества Христова. Утром бессонная ночь и угрызения, которым я терзала себя, отразились на моем лице столь явственно, что граф спросил:

— Не заболела ли?

— Нет, — ответила я.

— Говорят, ты кричала во сне.

— Не помню, — пожала я плечами и почувствовала, что краснею.

Граф глянул на меня повнимательнее и отвернул лицо. Промолчал.

Я же дождалась конца завтрака и побежала в оружейную комнату, где в это время должен был находиться паж.

Отослала мастера по заточке алебард и мечей за какой-то надобностью, и с видом королевы, надменно выставив челюсть вперед, заявила пажу: