Бердичев - Фридрих Горенштейн

Сумер. Старые деньги?

Рахиль. Конечно, старые… Это ж было перед реформой. А я ж не имела права столько торговать перед реформой. Была инструкция — перед реформой не торговать. Но если секретарь горкома Свинарец, и секретарь райкома, и прокурор, и работники горсовета набирали товар в долг на базе в течение длительного времени, и промтовары, и продукты, так они постарались перед реформа отдать долг старыми деньгами, чтоб не отдавать новыми… Ты меня понимаешь? Ой, Сумер, что я имела… Мильмана арестовали, это да.

Сумер. Про Мильмана я знаю, он имеет четыре года.

Рахиль. Но ко мне они прицепиться не смогли… Они ко мне прицепятся… Чтоб к их заднице чиряки прицепились…

Сумер. Так ведь хорошо.

Рахиль. Подожди… На прошлой неделе меня вызывают в райком… Ты Комара знаешь, инструктора райкома партии?

Сумер. Что я, не знаю Комара? Он у нас в артели шил себе пальто, так он заказал из хорошего сукна, а заплатил за третий сорт.

Рахиль. Болячки на него, чтоб он лежал парализованный… Так он меня вызывает и говорит мне: товарищ Капцан, у нас есть сведения, что вы получили из Америки от родственников пять посылок… Я ему говорю, товарищ Комар… Он меня перебивает: я не Комар, а Кoмар, ударение на «о». Я про себя думаю, чтоб тебя уже гром ударил. Это я думаю, а говорю: товарищ Комар, я никаких посылок из Америки не получала. Я там никого не имею. Я только имею коммунистическое сердце… Хорошо я ему сказала?

Сумер (смеется). Почему нет? Ты хорошо сказала…

Рахиль. Я говорю, здесь возле базара живет семья Капцан, но ко мне они никакого отношения не имеют, однофамильцы. Это они, наверно, получили посылки, вы проверьте. И что ты думаешь, это, действительно, так оно и есть. Почта дала в райком неправильные сведения. Фамилию назвала правильно, а имя-отчество перепутала.

Стук в дверь.

Злота. Это Виля идет, слава Богу.

Рахиль. Ша, Злота, не спеши так. Я всегда боюсь, что она упадет.

Злота (возвращается). Это не Виля, это Бронфенмахер.

Рахиль (тихо). Вот ты имеешь гостя в задницу.

Входит Бронфенмахер на костылях.

Бронфенмахер. Добрый вечер.

Рахиль. Ой, когда я вижу его на костылях, я не могу жить. Я ж его знаю с двадцать пятого года, я его отца помню, они тогда жили на Малой Юридике. Хороший был еврей, красивый… Бронфенмахер, дай я помогу тебе сесть. (Помогает ему, тот осторожно садится, ставит рядом костыли.)

Бронфенмахер. Ничего… Гурнышт… Это оно есть… Азой идыс… Ну так, когда снимут гипс, я буду хромать… Но плохо тому, кто лежит в земле. (Плачет.)

Рахиль. Ой, вэй з мир. (Плачет.)

Злота. Беба стоит мне перед глазами. (Плачет.)

Сумер. Так ты на больничном, Бронфенмахер?

Бронфенмахер (вытирает глаза платком). Я совсем ушел из горкомхоза. Человек нужен, пока он здоров.

Рахиль. У каждого свое горе… Ты хоть знаешь, на тебя и на Беба, пусть земля ей будет пух, наехала машина, а моя Рузя… Ой, Боже мой… Так она должна была попасть в руки этих Тайберов…

Бронфенмахер. Что я, Тайберов не знаю?.. Это одесские воры… Они перед войной переехали в Бердичев, потому что на отца в Одессе готовилось дело.

Рахиль. Воры хоть должны иметь деньги… Мне говорили, что у них много денег… Где же эти деньги? Раньше они работали на Лысой горе в воинской части, теперь их оттуда выгнали… Так Миля пошел фотографом на завод «Прогресс», а сделалась реформа, так их деньги стали вообще, извините за выражение…

Бронфенмахер. Ничего, пусть развяжут чулок, у них еще должны быть золотые пятерки от Николая… Как тебе нравится, Сумер, у Тайберов нету денег? Не смешите меня… Другое дело, что это большие копеечники.

Рахиль. Ой, если б только копеечники. (Плачет). Моя дочь не успела…

Бронфенмахер. Ты сама виновата. У меня для Рузи был хороший жених, товарищ моего сына, тоже инженер… Рузя жила бы в Москве.

Рахиль. Кто же знал, Бронфенмахер, что такое получится?.. Разве человек хочет себе плохо? (Плачет.)

Бронфенмахер. Зачем тебе было спешить с замужеством Рузи?

Злота. Рузя вышла замуж в семнадцать лет. (Плачет.)

Бронфенмахер (к Рахили). Тебе самой, Рахиль, надо поспешить.

Рахиль. Мне? Куда мне спешить? Сумасшедший. Я уже свое отспешила. (Смеется.)

Бронфенмахер. Ты слышишь, Сумер, она уже отспешила. Сорок пять — баба ягодка опять.

Рахиль. Мне всего только сорок два. (Смеется.)

Люся (смеется). Мама невеста, мама невеста…

Рахиль (смеется). Они мне не позволяют… Дети…

Бронфенмахер. Всю жизнь строить на детях? Надо жить для себя тоже. Вот у меня в Москве сын, так я вижу, как он любит папу, который инвалид и ничего не может ему дать больше.

Сумер. А кто тебя обслуживает, Бронфенмахер?

Бронфенмахер. Тут одна женщина заходит, она каждый день едет из Семеновки в Бердичев мыть полы. Покупает то, что мне надо… Валя ее зовут.

Рахиль. Если она недорого берет, пришли ее ко мне. У меня сил нет мыть полы, а Рузя сейчас беременная, а Злота больная… Если бы был хороший зять, так он бы был хозяин в доме. А это пустое место. И он недоволен. Я устроила свадьбу за свой счет, я им отдала ту комната с мебель, купила новую никелированную кровать, дала радиоприемник, простыни, наволочки. Что у меня было. Так он недоволен. Он хочет, чтобы мы перебрались в маленькая комната, а ему отдали большая. (Сгибает локоть, выставляет его перед собой и ударяет себя ладонью по локтю.) О, фын дым бейн… Из кости он может у меня иметь… И еще он говорит, что ему здесь скучно… Ему здесь скучно… Если ему здесь скучно, пусть полезет Пайдуцеру в задницу…

Сумер (смеется). Люся, ты знаешь, кто такой Пайдуцер? Это был знаменитый еврейский музыкант, он всегда играл веселую музыку.

Рахиль (смеется). Пусть полезет Пайдуцеру в задницу. Он хочет у меня большую комнату…

Злота. Это не может быть. А где мне работать? А если ко мне приходят заказчицы?

Рахиль. Ша, Злота, ты не кричи… Большую комнату он хочет у меня получить… Хочет, пусть делает губами.