Цепные псы Империи - Андрей Белянин

– Ни документов, ни бумаг. Но ить одеты, заразы, как с иголочки. И оружие хорошее, и кони. Глядь-ка. – Он швырнул мне револьвер одного из нападавших.

Сколько я в этом разбираюсь, французского производства. При выстреле слишком много дыма, но для прицельной стрельбы шагов с десяти-пятнадцати идеально подойдет. Тот, кто снаряжал несчастных на убийство, действительно не пожалел средств.

– Один ушел, гад. Пойдем-ка и мы поскорее до дому до хаты. Ты, вона, нянюшку свою забери, а я старика понесу.

На этот раз я не стал спорить. Как и возмущаться его несносным тыканьем и постоянным приказным тоном. В следующий раз непременно поставлю старого нахала на место, но сейчас вынужден признать, что без него китайцы бы сто раз отправили нас на небеса, вслед отцу.

– Надо будет прислать кого-нибудь. Ну, убрать трупы и поймать лошадей.

– Так, как до дома дойдешь, вот там и скажешь. Ты ж у нас теперь барин, – без малейшего оттенка иронии или насмешки прогудел старый казак, легко взваливая на плечо бездыханное тело сельского священника.

Нянюшка вцепилась в мою руку и всю дорогу тряслась как осиновый лист, беспрестанно бормоча: «Ох ти ж, страсти какие, че ж деется-то, а?» Я ничего не отвечал, а только успокаивающе гладил старушку по вздрагивающим плечам.

На горизонте таял в дымке пятый всадник, так и не принявший участия в сражении. Мне почему-то вспомнился тот странный человек в темном плаще, который передавал деньги моим друзьям в Лондонском порту, а потом искал меня среди сходящих по трапу пассажиров. Неужели неизвестный знал, куда я направляюсь, и послал за мной по следу наемных убийц?

Нет, разумеется, я не скрывал от Сэма и Иеремии, что еду к отцу в родовое поместье. Но чтобы за такой короткий срок, за два-три дня, в чужой стране найти китайцев, обрядить их в цивильное платье, вооружить, дать лошадей, да еще и четко разработать план нападения из засады, это?! Это просто немыслимо!

В доме нас ждал сельский староста и четверо пожилых крестьянок, пришедших помочь с похоронами. Я быстро объяснил ему ситуацию, старик, крестясь, побежал в село собирать мужиков. Одну из крестьянок, помоложе, я отправил за приставом.

Следовало обо всем рассказать властям. Закон не может оставаться в стороне, когда происходит такое. Уверен, что русская полиция и жандармерия примет все меры, чтобы найти негодяя, пославшего четверку всадников, в результате действий которых погиб совершенно невинный человек! Вот примерно так я рассуждал, пока к вечеру не прибыл пристав…

Это был уже возрастной, лет за пятьдесят, тучный мужчина с ржавыми усами, блеклыми голубыми глазками и багровым цветом лица, свидетельствующим о пристрастии к алкоголю. Осмотрев привезенные тела китайцев, он прошел со мной в кабинет отца, грузно сев в его кресло. Выслушал мои показания, тоскливо огляделся по сторонам и доверительно вздохнул:

– Михаил… как вас по батюшке-то, Николаевич? Так вот-с, Михаил Николаевич, ехали бы вы отсюда. Право слово, чего вам в нашей дыре делать-с? Вы человек молодой, образованный, вам везде в столице рады будут. А тут, тут ловить нечего-с…

– Не понимаю, – слегка опешил я.

– Замяли бы вы это дело. Не стоит-с и шум поднимать. Уж поверьте.

– Убит священник. На меня, моего денщика и мою няню напали неизвестные вооруженные люди. Мы были вынуждены защищаться. Пять трупов! А вы говорите, не стоит поднимать шум?! Да в Великобритании вас бы уже отдали под суд за одни такие слова!

– А мы в России, – чуть поморщившись, вздохнул он. – Ежели угодно-с, могу завести дело. А только тогда вам-с придется отправиться со мной в окружную тюрьму. Показания дать-с, свидетелей привлечь-с, вашу роль выяснить-с. А как это вы вдвоем, да без оружия-с, на четверых проезжих напали-с? Может, они просто мимо шли, моцион совершали-с? Уж трупам-то пистолетики подложить несложно. И за смерть батюшки-с вам ответить придется-с! Не с азиатов же мертвых мне показания снимать-с, верно? А ежели тот, что ушел, высокий чин-с окажется? Тогда как-с?!

Видимо, у меня от шока закружилась голова, потому что я встал со стула, покачнулся, а потом попытался поймать этого мерзавца за грудки. Но мне не дали. Доселе молча стоявший в дверях бородатый казак перехватил меня на полпути, силой усадил обратно и подмигнул приставу:

– Молодой барин, горячий, да и в заграницах небось ничему хорошему не научат. А вот не принять ли нам по стопочке за упокой души светлой памяти Николая Бенедиктовича?

– И то верно-с, земля ему пухом, – охотно подтвердил пристав, покрутил усы, раздраженно зыркнул на меня и проследовал за денщиком отца в другую комнату.

Я остался один. Меня слегка трясло, а может, и не слегка. Нервы были закручены винтом, все вокруг просто бесило своей фатальной неправильностью.

Я не понимал происходящее, не понимал эту страну, не понимал этих людей, их мироощущение, их логику, их упоительнейшую безалаберность, подмену черного на белое и преступную легкость по отношению к исполнению своих обязанностей. Я всем существом чувствовал, что не хочу здесь жить.

Мои детские воспоминания об этой стране разбились в радужную пыль всего за несколько дней после того момента, как только моя нога сошла с корабельного трапа на российскую землю. Здесь нельзя жить. Отсюда надо просто бежать при первой же возможности. Надо найти управляющего, юриста, подписать им все бумаги и ехать из этой страны любым пароходом или поездом. Куда угодно! Лишь бы подальше…

– Ты бы покушал, Мишенька, – в кабинет неслышно вошла моя старенькая няня, в ее руках был простой медный поднос с тарелками и стопкой водки.

Я неопределенно пожал плечами. Потом взял водку и выпил одним глотком. Сначала задохнулся, а потом понял, что этот напиток, по сути, куда мягче и чище любого английского джина.

– И правильно, – серьезно поддержала меня старушка. – Ты вон покуда кашки гречневой с грибами да мясом отведай, а я тебе и еще налью.

Я категорически замахал руками.

– А что ж так?

Мне удалось выровнять дыхание, пытаясь пояснить ей, почему мне непонятна их русская традиция так уж налегать на спиртное по любому поводу. Нянюшка все поняла, даже покивала. Я решил, что для более внятного показа моего отношения к их пьянкам на похоронах недостаточно простых аргументов, и стал приводить примеры из жизни культурных стран Европы.

Няня опять не спорила, только налила вторую. Я выпил на автомате и продолжил с еще большим воодушевлением. Потом тема плавно перешла на мою жизнь там, на учебу в Оксфорде, на дорогу домой, на письма отца, на наши отношения. Понимаете?

В общем, я рассказал ей все. Излил душу, ничего не скрывая и ничего не приукрашивая. О, как она слушала-а и как я плакал…

…Проснулся рано утром, на рассвете, когда только-только пропели петухи. Само солнце еще не взошло, но тьма ночи уже отступала, оставляя сад в дымке серебристо-белого тумана. Воздух был холодным, на траве и листьях деревьев искрились капли росы. Высоко в небе уже блистали розовым и золотым нежные облака, начинали пробуждаться птицы, мимо моего распахнутого окна пролетел первый заспанный шмель. Все оживало, мир тянулся к свету, но мысль о том, что мой отец никогда больше всего этого не увидит, вдруг обожгла меня раскаленным железом…