Поверить в счастье - Лавиния Бертрам

— По крайней мере, тебя должен утешать тот факт, что мне больше не нужно проводить по несколько часов на сцене.

Он наклонился над столом и схватил ее за руку.

— Не хмурься. Я же только сказал, что ты не очень хорошо выглядишь. Но твоя красота не исчезла.

— Черт бы тебя побрал, Мигель. Неужели в тебе нет ни капли сочувствия? Неужели так трудно понять, что беременность это не простуда, которая проходит за несколько дней?

Она вырвала руку и, поймав на себе его взгляд, отвернулась к окну. Хорошо ему сидеть как ни в чем не бывало и рассуждать о чужих проблемах за чашкой кофе!

— Я понимаю, что такое беременность, но, по-моему, ты сама не очень-то этому рада.

— Хочешь сказать, что я не хочу ребенка?

Мигель нетерпеливо взмахнул рукой.

— Вовсе нет. Я вижу, что тебе нелегко, но ты справляешься. Значит, ребенок нужен тебе так же, как и мне.

— Не ставь себя на одну доску со мной. Мне нужен не какой-то ребенок, а этот. Мой, а не твой.

По его губам скользнула лукавая усмешка.

— Это одно и то же.

Карине не хотелось ни соглашаться с ним, ни настаивать на своем, а потому она промолчала и, лишь доев салат, твердо, как бы ставя точку в этом разговоре, сказала:

— Я хочу ребенка и намерена оставить его у себя. Ты понял?

Он опять усмехнулся.

— Разве я против?

— Может быть, я неправильно тебя поняла, но мне показалось, что ты намерен забрать его себе.

Мигель пожал плечами.

— Ты посчитала, что я женат на Рафаэлле, и сделала неверный вывод, будто мне нужен ребенок без матери. Разве я не имею на него никаких прав?

Карина ограничилась невнятным жестом, предоставив Мигелю возможность интерпретировать его по своему усмотрению.

— Ты плохо думаешь обо мне, — уже совершенно серьезно сказал он. — Но ждать осталось недолго. Думаю, что столь нужные тебе доказательства будут получены в самое ближайшее время, и тогда ты убедишься, что Рафаэлла носит не мою фамилию.

Он вопросительно посмотрел на нее, но Карина никак не отреагировала, сделав вид, что больше всего на свете ее интересует хитроумный узор огромного, покрывающего весь пол восточного ковра.

— Следует ли мне понимать твое молчание так, что до получения документов ты не желаешь вести со мной никаких разговоров?

— Ты не ошибаешься.

О чем разговаривать? Так или иначе им придется искать взаимоприемлемый выход из создавшегося положения и, следовательно, идти на компромиссы. Но в любом случае она никогда не согласится расстаться с ребенком.

— Перестань дуться.

Карина отпила сока, и он показался ей совершенно лишенным какого-либо вкуса.

— Я знаю, что перед отъездом из Нью-Йорка ты разорвала контракт со своим продюсером. Предполагаю, что это сильно ударило по твоему карману. Чем ты занимаешься сейчас?

Она бросила на него настороженный взгляд. Отмалчиваться бессмысленно, это только возбудит его подозрения.

— Ничем. Пока что мне помогает Малкольм. Можно сказать, я у него на содержании.

Реакция оказалась вполне предсказуемой: Мигель скрипнул зубами.

— Неужели?

— Я ведь живу у них.

Не дождавшись дополнительной информации, он вздохнул и многозначительно посмотрел на телефон.

— У меня сложились хорошие отношения с несколькими детективными агентствами, так что мне стоит лишь позвонить и тебя выведут на чистую воду…

— Я сотрудничаю с одной рекламной фирмой, которая раздает работу на дом. Просматриваю корреспонденцию, печатаю… Ничего особенного.

— Ты печатаешь? Это работа не для беременной женщины. Тебе необходимо побольше гулять и хорошо питаться.

Карина сердито топнула ногой.

— Что ты говоришь! Побольше гулять! Хорошо питаться! В каком мире ты живешь, Мигель? Посмотри вокруг себя!

Он упрямо наклонил голову.

— Ты беременна и тебе явно нездоровится. Я запрещаю тебе работать.

— Мне нужно на что-то жить! Ты это понимаешь? Если бы не помощь Эрики и Малкольма, я бы уже протянула ноги.

— Тогда почему бы тебе не вернуться к родителям?

Если бы все было так просто! Возможно, в каком-то идеальном мире родителям и детям удается находить друг у друга взаимопонимание и поддержку, но в том, мире, где выросла Карина, старшее поколение требовало от младшего беспрекословного подчинения веками пестуемым замшелым догмам, малейшее отступление от которых рассматривалось как непокорность со всеми вытекающими из этого последствиями.

— Меня там не ждут.

— Не может быть. В конце концов ты вынашиваешь их внука. Любые родители только рады помочь своей дочери в такой ситуации. Я в этом нисколько не сомневаюсь.

— Мои родители считают, что я уже заслужила проклятие, вступив в сексуальные отношения с мужчиной, который не является моим мужем. Мой ребенок — это пятно позора для всей нашей семьи. Если они узнают, что брат помогает мне, то проклянут и его.

— Неужели такое возможно в наше время?

Карина развела руками.

— Что ж, возможно, твои родители сменят гнев на милость, когда узнают, что отец твоего ребенка станет в скором времени так же и законным мужем их дочери.

Что это было? Слуховая галлюцинация? Нет, она же видела, как шевелились его губы, слышала голос.

— Не очень удачная шутка.

Лицо Мигеля не отразило никаких чувств, оставшись непроницаемой маской.

— Я не шучу, милая.

— Не называй меня так. В твоих устах это слово звучит как оскорбление.

Он резко отодвинул тарелку.

— Я предлагаю тебе руку и сердце, а ты воспринимаешь мое предложение как шутку и оскорбление. Могу ли я вообще сделать что-то, чем ты была бы довольна?

— Можешь. Оставь меня в покое.

Глаза у него потемнели, как темнеет небо в последние минуты перед бурей.

— Этого не будет.

Карина отпила еще немного сока и с усилием проглотила.

— Другого я от тебя и не ожидала.

— Мы говорим о серьезных вещах, а ты постоянно уходишь в сторону от темы.

— От какой темы? Что ты понимаешь под серьезными вещами? Твое намерение стать двоеженцем?

Кулак опустился на стол с такой силой, что тарелки подскочили, а серебряный нож для фруктов оказался на полу.

— Повторяю, я не женат.

Карина застыла со стаканом в руке, словно ребенок, с испугом ждущий очередного удара грома. Ей хотелось верить Мигелю. Более того, в глубине души она верила ему, но ее второе «я», упрямое и неуступчивое, оскорбленное и не простившее, требовало воздаяния, требовало доказательств, жаждало увидеть его реакцию на недоверие.