Капитан. Наследник империи - Виктор Дубчек

— Привал, — сказал капитан, аккуратно сваливая свою ношу на влажноватый мох.

Немец чувствовал усталость. Не от груза, — хотя полста кило в эльфёнке-то всяко набиралось, — от беготни этой бесконечной. От скуки смертной — потому что любому умному взрослому мужику смертельно скучно оказаться ненужным собственной стране. От непонимания происходящего — потому что сомнений-то не оставалось: это не Земля.

Он с наслаждением вытянул гудящие ноги и улыбнулся.

Можно, конечно, для ясности записать себя в обыкновенные психи. Правильно: свихнулся, мол, от жизни такой, бывает. Но тогда за точку отсчёта нормальности придётся брать ушастого принца, а это-то уже совсем ни в какие ворота.

— В сущности, возможности скрываться у нас также нет, — сказал ушастый, с каким-то детским умилением рассматривая свою по-прежнему бессознательную копию.

Действительно, кстати — одно лицо.

— Не будем мы скрываться, — успокоил принца капитан, — вот птичка твоя оклемается, на волю выпустим — и пойдём в город.

— Не выпустим, — покачал головою Кави.

— Съедим?

Против ожидания принц то ли понял, что это шутка, то ли был слишком захвачен какими-то другими мыслями. В общем, не отреагировал.

— Сын твой? — с любопытством спросил Немец. А чего, бывает в жизни всякое.

— Это я, — проговорил Кави с тем же странным выражением на узком лице, указывая на эльфёнка. — Он — это я.

— Тако же и я: подобен сему могучему дубу.

— Ну, басни ваши древние — это всё хорошо, конечно. Культура народов мира. Но лет-то тебе сколько?

Кави сдался: объяснить человеку причины, по которым подсчёт собственного возраста в среде эльфов полагается не вполне приличным, явно не удавалось.

— Что же… Знакомство с моей будущей обожаемой супругой состоялось… да, ровно сорок лет назад. Мне восемьдесят один год, сударь капитан.

— Сколько это по человеческим меркам? — с типично-человеческой безжалостностью уточнил Немец.

Кави помолчал.

— Около двадцати пяти, — сказал он наконец, несколько даже и завышая.

— Такой молодой? — с не вполне непонятной иронией переспросил сударь капитан.

Принц почувствовал, что слегка краснеет.

— Жизненные циклы наших народов существенно различаются. Мы, эльфы, медленно взрослеем, несоизмеримо дольше живём.

— Сколько?

— Семьсот, быть может, восемьсот лет.

Немец молчал. Кави молчал тоже, опасаясь возможной реакции. Этот человек, — несмотря на его очевидное благородство и высокий статус, — не принадлежит миру Вишвы. Как знать; многие из людей, с коими сталкивала принца судьба, выказывали склонность к неуместной зависти…

— Эльфийское долголетие в действительности не даёт нам сколь-нибудь существенного преимущества, — всё же прервал молчание Кави, — ни в физиологическом, ни в культурном смыслах. Более того, сударь капитан, когда Вы сами перешагнёте порог тридцатилетия, то непременно убедитесь…

— Мне сорок один.

— Это шутка? Ваш внешний облик исключает подобную возможность. Даже прибегая к столь поверхностной оценке, как количество сохранившихся у Вас зубов…

— Не курю потому что, — отмахнулся капитан.

Несмотря не сухость в голосе Немца, Кави чувствовал, что своим искренним изумлением невольно польстил человеку. Люди Вишвы ко всего лишь полувековому возрасту приходят глубокими стариками; и, — увы, — отнюдь не слишком многие приходят.

В том же мире, откуда привёл он своего нового знакомца, природа производила поистине гнетущее впечатление. Возможно ли было предположить, что тамошние люди жизнеспособнее здешних?

Подобно хрупким, но удивительно настойчивым цветам, неистово, неудержимо произрастающим на пепле некогда гордых и величественных городов…

— Не спать, — сказал Немец.

— Не сплю, сударь капитан, — ответил Кави, вздрагивая ушами.

— Я спрашиваю, календарь у вас какой?

— Покорнейше прошу Вас пояснить вопрос.

Менее чем половину часа спустя спутники были вынуждены сойтись во мнении, что временные шкалы их миров в первом приближении можно полагать совпадающими.

Кави испытывал лёгкое разочарование:

— Удивительно, сударь капитан! Приуготовиться к гибели, посетить чужой мир, благополучно вернуться — и выяснить, что даже количество дней в году у нас совпадает.

— Да это-то как раз не самое удивительное, — заметил человек. — Ты обратил внимание, что мы друг друга без переводчика понимаем?

— Что это значит? — опешил принц. — Я нахожу Ваш вагну безупречным. Хотя, безусловно, отдельные выражения и могут произвести в известном смысле удручающее впечатление, однако же если исходить из…

— Правильно, я-то у тебя тоже кой-какие слова не понимаю. Вот только говоришь ты — по-русски. Кучеряво говоришь.

- «По-русски»? Мне впервые доводится слышать это понятие.

— Услышишь, — с кривоватой ухмылкой пообещал сударь капитан. — Не будь я Немец. А часы — подарю. Потом. Пока самому нужнее.

Кави, и без того испытывая лёгкое головокружение, вызванное откровениями последнего времени, почувствовал, что снова краснеет. Наручные часы невероятно тонкой работы произвели на эльфа чрезвычайное впечатление — хотя впечатление это он, разумеется, попытался скрыть. Парадный чёрно-серебряный камзол с укороченными рукавами…

Он принудил себя встряхнуться.

Этот человек читал его подобно развёрнутому свитку… что же; в такие моменты действительно можно поверить, будто сударь капитан есть глубокий старик, познавший всё и повидавший вся.

— Не тушуйся, — мягко сказал Немец.

Юный Кави, давно освобождённый от пут и с великой заботой пристроенный на импровизированном хвойном ложе, застонал и приподнял растрёпанную голову.

Мальчишка шагал с предельно независимым видом, достаточно быстро, чтобы продемонстрировать свою способность оторваться от них в любой момент. При этом он всё время останавливался — то поправить идеально сидящий колчан, то подтянуть мягкие охотничьи сандалии, сидевшие на ногах как влитые.

— Он же эльф, сударь капитан. Разумеется, он слышит нас.

— Ты был дурак дураком, — осуждающе сказал Немец, как будто этим глубокомысленным замечанием хоть что-то можно было исправить.

— Увы; в этом возрасте никто из нас не отличается ни глубиной ума, ни изысканностью манер.

Да, подумал капитан. Крепко Кави проняло, раз не спорит даже.

Хотя оно понятно: ты бы на сорок лет провалился — посмотрели бы.