Призрачные огни - Дин Кунц

– В дом Эрика? К нему в офис? Что мы там будем искать?

– Вот об этом я еще не готова тебе рассказать. Он немного помолчал.

– Ладно. Договорились. Будем двигаться шаг за шагом. Переживу.

Она поехала на север по Мейн-стрит, потом свернула на Кателла-авеню и затем к востоку от Кателла к направлении богатого района Вилла-Парк, где среди холмов располагалось имение ее покойного мужа. Дома, мимо которых они проезжали, многие ценой более миллиона долларов, были едва видны в наступающих сумерках из-за густой зелени. Дом Эрика, спрятавшийся за огромными индийскими лаврами, казался еще темнее, чем другие. Даже в этот июньский вечер от него несло холодом, а многочисленные окна казались листами обсидиана, не пропускающими свет ни в ту, ни в другую сторону.

Длинная дорожка, выложенная ржаво-красной мексиканской плиткой, огибала огромный дом Эрика, выстроенный в стиле испанского модерна, и скрывалась за ним там, где располагались гаражи. Рейчел припарковала машину у фасада здания.

Хотя Бен Шэдвей любил настоящий испанский стиль с множеством арок и ниш, он не был поклонником испанского модерна. Возможно, некоторым и казались стильными и чистыми четкие линии, гладкие поверхности, большие зеркальные окна и полное отсутствие украшений, но он считал такую архитектуру скучной, безликой и похожей на дешевые коробки, которых столько понастроили на юге Калифорнии. Тем не менее, когда Бен вылез из машины и последовал за Рейчел по темной дорожке, покрытой мексиканской плиткой, потом через неосвещенную веранду, заставленную огромными глиняными сосудами с сочной желтой и белой азалией, готовой вот-вот распуститься, к парадной двери дома, он должен был признаться, что дом произвел на него впечатление. Он был гигантским, никак не меньше десяти тысяч квадратных футов жилой площади, и располагался на просторном, тщательно ухоженном участке. Оттуда открывался вид на большую часть округа Ориндж, расположенного к западу, – море огней, простирающееся на пятнадцать миль до самого океана. В ясный день отсюда, наверное, можно увидеть Каталину. Несмотря на отсутствие архитектурных излишеств, все вокруг говорило о богатстве. На слух Бена, даже сверчки, поющие в кустах, звучали здесь по-другому, не так пронзительно, более мелодично, как будто их микроскопические мозги были в состоянии осознать свое окружение и отнестись к нему с уважением.

Бен знал, что Эрик Либен очень богат, но до сих пор не осознавал этого по-настоящему. Неожиданно он понял, что такое стоить более десяти миллионов долларов. Богатство Либена давило на Бена, как тяжелый груз.

Пока ему не исполнилось девятнадцать, Бен Шэдвей не придавал большого значения деньгам. Его родители были не настолько богаты, чтобы заниматься капиталовложениями, но и не настолько бедны, чтобы f беспокоиться о том, как в следующем месяце уплатить по счетам. Они не были амбициозными людьми, так , что богатство как таковое никогда не обсуждалось в доме Шэдвеев. Однако к тому времени, как Бен отслужил два года в армии, деньги стали его единственной страстью: зарабатывать их, вкладывать, накапливать все больше и больше.

Он любил деньги не ради денег. Ему даже было безразлично, какие роскошные вещи можно на них приобрести: импортные спортивные машины, прогулочные яхты, часы «Роллекс», костюмы за две тысячи долларов… Его это не привлекало. Он был доволен своим тщательно восстановленным «Тандербердом» 1956 года куда больше, чем Рейчел новым «Мерседесом», а костюмы он выбирал в отделе готового платья и магазине Гарриса и Франка. Некоторые люди любили деньги за ту власть, которую они им давали, но Бен был не больше заинтересован во власти, чем в изучении суахили.

Деньги для него были вроде машины времени, которая позволит ему когда-нибудь совершать много путешествий в прошлое – в двадцатые, тридцатые и сороковые, которые его глубоко интересовали. Пока же он работал допоздна и без выходных. В ближайшие пять лет он надеялся превратить свою контору по продаже недвижимости в лучшую в округе Ориндж, затем все продать и на вырученное прожить большую часть оставшейся жизни, если не всю, вполне комфортабельно. Вот тогда он сможет вплотную заняться музыкой в стиле свинг, старыми фильмами, хорошо сработанными старыми детективами, которые он обожал, и коллекционированием миниатюрных поездов.

Несмотря на то что почти треть того времени, которое так привлекало Бена, пришлось на период Великой депрессии, оно все равно казалось ему лучше, чем настоящее. В двадцатые, тридцатые и сороковые никто не слышал о террористах, ядерной угрозе и конце света, сколь-либо значительной уличной преступности, раздражающем ограничении скорости в пятьдесят миль в час, синтетике и искусственном пиве. К концу сороковых телевидение – этот ящик для идиотов, проклятие двадцатого века – еще не завоевало такой популярности. Сегодняшняя жизнь представлялась ему омутом, где смешались доступный секс, порнография, бездарная литература и бездумная, грубая музыка. По сравнению со всем этим вторая, третья и четвертая декады нашего века были такими чистыми и невинными, и ностальгия Бена неизменно переходила в меланхолическое сожаление, что он родился так поздно.

Теперь же, когда только сверчки своим уважительным чириканьем нарушали мирную тишину поместья Эрика, а теплый ветер доносил запах жасмина, Бен почти поверил, что каким-то чудом перенесся в более спокойный и менее взбалмошный век. Впечатление портила только архитектура.

И пистолет Рейчел.

Он тоже здорово портил впечатление.

Бен считал ее необыкновенно легкой женщиной, всегда готовой рассмеяться, редко раздражающейся и слишком уверенной в себе, чтобы ее можно было легко напугать. Только реальная и очень серьезная угроза могла заставить ее вооружиться.

Прежде чем вылезти из машины, она достала пистолет из сумки и сняла его с предохранителя. Предупредила Бена, чтобы он был внимателен и осторожен, хотя и отказалась объяснить, к чему он должен проявить внимание и чего остерегаться. Страх ее был очевиден, но она не захотела поделиться с ним и облегчить себе душу. Она все еще продолжала ревниво охранять свою тайну.

Он попытался сдержать раздражение, и не потому, что обладал ангельским терпением. Просто у него не было другого выбора, как позволить ей делать свои признания в том темпе, в каком она найдет нужным.

У дверей Рейчел замешкалась с ключами, пытаясь открыть дверь в темноте. Уходя отсюда год назад, она оставила эти ключи у себя, чтобы иметь возможность позже вернуться и забрать свои вещи. Но это оказалось ненужным, потому что Эрик все упаковал и отослал ей с запиской, которую она нашла раздражающе наглой и где он выражал уверенность, что она вскоре поймет, какую глупость совершила, и будет искать примирения.

Холодный, жесткий скрежет металлических ключей о замок почему-то напомнил Бену клацанье смертоносных мечей.

Он заметил коробку охранной сигнализации с индикаторными глазками у двери, но система, по-видимому, не была включена, потому что ни один огонек на панели не горел.

Рейчел все продолжала возиться с замком. Бен предположил: