Путь аргоси - Себастьян де Кастелл

Я как раз вернулась из школы, только что изучив, какие цвета приличная дама должна носить в различных официальных случаях.

– Даже если эти законы никчёмны и глупы? – поинтересовалась леди Розарита.

– Особенно тогда, – ответил Джервас.

Итак, пусть я и не была экспертом, но всё же кое-что знала о дароменском правосудии. И это, как я понимала, делало меня гением правоведения в зале, наполненном идиотами. Вытянув руки и подняв ладони кверху, я громко заявила:

– Я умоляю о tuta a lebat!

Последовала короткая пауза, а потом охи и ахи разнеслись по залу суда – вернее, по какому-то сырому подвалу, в котором мы находились.

– Кающаяся подала прошение об утке и лебеде! – провозгласил магистрат, издав звук, как будто бил жестяной чашкой по… ну, по другой жестяной чашке.

– Утка и лебедь! – воскликнула публика.

– Что такое «тута а лебат»? – спросил грубоватый прокурор, на удивление правильно произнеся слова. Затем он снова ударил меня по голове. – Ты это только что выдумала, верно?

Однако магистрат – возможно, его убедил нарастающий хор голосов: «Утка и лебедь! Дайте нам утку и лебедя!» – вынес решение в мою пользу.

– Кающаяся предложила свою линию защиты! Имейте в виду, – сказал он, снова лязгнув жестяными чашками, – что этот суд хорошо знаком… фактически мы все тут эксперты по любым уткам и лебедям. И мгновенно поймём, если кающаяся что-нибудь выдумает.

– В высшей степени разумно, ваша судейшество, – сказала я и неловко поднялась на ноги. – Я не сомневаюсь что суд хорошо осведомлён о защите тута… утки и лебедя. Она требует, чтобы подсудимый был избавлен от мешков на голове, повязок на глазах и разнообразных телесных повреждений.

Шум нарастал, превратившись в своего рода какофонию. Тем временем магистрат пытался выяснить, лгу я или нет. Дело в том, что действительно существует судебный принцип под названием tuta a lebat. Просто его нет в дароменских законах. Он возник в стране, откуда были родом два рыцаря. Когда лорд Джервас впервые разъяснил мне его, я сказала, что это звучит как довольно упрощённый – если не сказать тупой – способ урегулирования юридических споров. Джервас настаивал, что на самом деле всё гораздо сложнее, чем кажется. И что маленьким девочкам, которые даже не могут как следует заправить постель, не следует презирать тысячелетние правовые традиции великой страны.

– Поторопитесь! – крикнул кто-то в галерее. К оратору тут же присоединились другие голоса.

Наконец магистрат вынес решение относительно моей просьбы – без сомнения понимая, что толпа жаждет продолжения веселья.

– Возражение поддержано, – объявил он. – Прокурор, снимите с кающейся мешок.

– Ладно, – проворчал прокурор.

Чтобы снять мешковину с чьей-либо головы, как правило, не требуется удушения, а также ударов локтем и кулаком. Однако прокурор сделал и то, и другое, и третье.

– Ты пожалеешь об этом, – предупредил он, наконец-то стянув с меня мешок.

Откинув волосы с лица, я в полной мире оценила величие зала суда. Как я и предполагала, это был какой-то подвал. На грязном каменном полу кое-где валялись обломки серых плиток. Стены были сложены из таких же блоков, скреплённых крошащимся раствором. Потолок вздымался футах в сорока над головой и оказался неровным и шершавым, как свод пещеры.

– Где мы? – спросила я.

– В том месте, откуда крысы вроде тебя никогда не выходят, – сообщил мне прокурор.

– Итак?.. – спросил магистрат, снова издав лязг. Он и в самом деле держал в руках две помятые жестяные чашки.

Он был, вероятно, моего возраста, но тонкие руки и гладкие мальчишеские щёки заставляли его казаться ещё младше. Магистрат восседал на каменной полке, высеченной в скале. С края полки торчали обрубки его ампутированных ног. Десятка три зрителей сидели на разномастных деревянных стульях или разломанных каменных плитах. Я видела вокруг худые лица с дикими ухмылками на губах. В основном тут были подростки на пару лет старше меня. Я заметила несколько человек чуть за двадцать, но вместе с тем – двух или трёх детей не старше семи. Разный рост и телосложение, разный цвет кожи и волос… но всех в этом подвале объединяло одно: они, несомненно, были ворами. Как я и подозревала, меня схватили вовсе не констебли, а банда, на чьей территории я украла пальто.

– Кающаяся, озвучь свою линию защиты, – приказал мальчик-магистрат, – или суд вынесет приговор!

Я перевела взгляд с него на крепко сбитого прокурора с квадратной челюстью. Ему было лет шестнадцать. Потом я оглядела остальные лица. В считаные секунды у меня созрел план.

Формально моё обучение закончилось в ту ночь, когда Мет-астис убил сэра Джерваса и сэра Розариту, но за год, проведённый на улице, я наловчилась читать по лицам, позам и одежде так же, как читала книги.

Одна ухмылка может означать радость, другая – опьянение, третья – безумие. Прекрасную новую шляпу иногда носит не преуспевающий человек, а тот торговец, чей бизнес терпит неудачу и кому нельзя отставать от конкурентов. Богатая женщина может одеться в простое платье, чтобы не приставали нищие вроде меня, когда она прохаживается по рынку. Я выучила целый язык улыбок и хмурых взглядов; некоторые из них были настоящими, а некоторые – масками, надетыми, чтобы скрыть под ними извращённые желания.

Бедность – настоящая бедность – подразумевает, что помимо всех страданий и печалей вы чаще всего живёте скучно. Именно это я видела сейчас за всеми усмешками и ухмылками, угрозами и мрачными взглядами, адресованными мне.

Даже страдание становится утомительным, если вы живёте с ним день за днём. Сейчас задача состояла в том, чтобы развлечь эту стаю диких собак, не дав им разорвать меня на части.

– Понадобятся две палки, – сказала я «магистрату». – Примерно по два с половиной фута в длину.

– Зачем тебе эти палки? – спросил он. И тут же смутился, поняв, что показал себя невеждой в плане знания юридических тонкостей, касающихся уток и лебедей.

Я кивнула на крупного парня, явно разочарованного тем, что роль прокурора не даёт ему права просто-напросто избить меня.

– Одна для меня, одна для него.

Tuta a lebat на языке родной страны сэра Джерваса и сэра Розариты означает «истина через битву». Это правовая основа для судебного разбирательства поединком.

После того как маг джен-теп убил моих родителей, я долгие дни и недели ютилась в переполненных людьми самодельных палатках вместе с остатками моего клана. И много думала о правосудии. Но не о том правосудии, какое искали мои сородичи-медеки, молясь разным богам (я уже тогда была уверена, что никаких богов нет).

Наши старейшины сидели на улице, в холоде, раскинув руки, и плакали:

– О, владыки земли и повелители неба, лорды грома и леди молний, почему вы не защищаете нас от врагов?..