Путь аргоси - Себастьян де Кастелл

Думаю, вы понимаете, какие ответы они получали. Обычно – потоки дождя, льющиеся на голову, что и было ключом к разгадке. Хотя на самом деле несправедливо обвинять в своих бедах тех, кого, вероятно, вообще не существует.

Меня волновали не боги. Мой вопрос был намного проще: как может слабый праведник победить сильного нечестивца?

Ответ предельно краток. Никак.

В любом честном бою у кого-то есть преимущество, и это почти никогда не связано с его яркой индивидуальностью. Прекрасные личные качества – такие как отвага, решительность или чистоплотность – не защищают от противника, который крупнее, быстрее или лучше умеет драться. И уж точно не спасают от заклинаний, способных выжечь вам внутренности.

Прокурора, чьё имя я узнала из приветственных выкриков его товарищей, сидящих в сыром подвале, звали Лепесток. И если это кажется странным именем для крупного звероподобного парня, что ж, возможно, на самом деле его звали как-то иначе. Например, Гризо, или Терберон, или Фериус… Хотя погодите. Фериус – моё имя. Вроде бы. Или это кличка какой-то собаки?.. Я предупреждала, что иногда путаюсь.

Так или иначе, у Лепестка имелись все указанные преимущества. Он был на фут выше меня, вдвое крупнее, широк в плечах, с более длинными руками. А единственный жёсткий взгляд глубоко посаженных глаз сказал мне, что он опытный боец и к драке отнесётся серьёзно, даже если противник – тощая девчонка в краденом пальто и с палкой в руках.

– Считаю до трёх, – нетерпеливо произнес наш безногий магистрат. – Раз… два…

– Стой! – крикнула я.

Он закатил глаза.

– Ну что ещё?

– Слишком поздно сдавать назад, – буркнул мне Лепесток.

Он сделал несколько пробных взмахов палкой длиной два с половиной фута. Я не стала просить, чтобы палки были скруглены на концах. Более того: дети, которые отправились на поиски нашего импровизированного оружия, притащили ему такую толстую дубину, что он наверняка мог переломать мне все кости.

Несправедливо? Само собой. Но так это работает.

Раньше я часто думала о справедливости и в конце концов пришла к выводу, что несправедливость в мире определена самими законами природы. Большой полезнее нежного; быстрое лучше, чем смешное; коварство побеждает в битвах гораздо чаще, нежели честность. Давайте посмотрим правде в глаза: жизнь устроена так, чтобы не быть справедливой. Это значит, что справедливость – целиком и полностью человеческое изобретение, нарушающее основные законы природы.

Итак, отвечает ли это на мой вопрос, как слабый праведник побеждает сильного злодея?

– Правила! – громко заявила я магистрату – с такой страстью, что очевидную правдивость моих слов невозможно было отрицать. – Как известно всем учёным юристам, строгие правила tuta a lebat всегда должны оглашаться перед битвой – для наставления столь благородной аудитории, как эта.

Я, вероятно, немного переборщила. Едва ли многие здесь знали слово «оглашаться», не говоря уж о «наставлении». Тем не менее им понравилось, что их назвали благородными, и они зафыркали от смеха. Беднякам никогда не надоедают шутки, в которых вы представляете их как богатых лордов и леди.

– Единственное правило, которое тут имеет значение – я забью тебя до смерти! – прорычал Лепесток.

– Разумеется, придурок. – Я отвернулась от него и обвела аудиторию широким жестом. – Но только если будешь соблюдать священные правила tuta a lebat.

Прежде чем Лепесток успел сказать что-нибудь ещё, я обратилась к магистрату:

– Ваше судейшество желали бы сами огласить их публике или это сделать мне?

На его лице промелькнула лукавая ухмылка. Думаю, тот, кому приходится жить такой дрянной жизнью, вдобавок не имея ног, знает о несправедливости гораздо больше меня. И думаю, ему было любопытно посмотреть, чем всё закончится.

– Кающейся дозволяется изложить правила tuta a lebat… как и положено в таких случаях.

Он что, подмигнул мне?..

– Правила очень просты, – тут же начала я, не дав Лепестку вновь заорать, что я тяну время. – Во-первых, удары могут быть сколь угодно сильными, жёстокими и беспощадными.

Это вызвало аплодисменты и овации, особенно у Лепестка.

– Но лишь до тех пор, – продолжала я, – пока мы бьём друг друга этим оружием, дарованным нам самими богами.

Тут у публики возникло недоумение. Уличные дети привыкли драться в рукопашную и как попало – без всяких там правил, которые вы используете, обучаясь фехтованию. Лепесток выглядел недовольным. Собственно говоря, я лишила его половины всех преимуществ и ограничила возможность использовать физическую силу. Он по-прежнему мог дотянуться до меня, но я, потребовав палки по два с половиной фута, обеспечила подходящий размер для своего роста и длины рук, а Лепестку палка была коротковата. Обычно для парня вроде него это не становилось проблемой, поскольку он смог бы выдержать несколько ударов и, подойдя вплотную, пустить в ход руки и ноги. А кроме того…

– Тот, кто коснётся противника чем-нибудь, кроме палки, нарушит правила tuta a lebat и должен понести наказание.

Лепесток, казалось, собирался возразить против таких правил, но тут из зрительного зала крикнули:

– Это какое же? Что за наказание?

Я резко обернулась, поскольку впервые кто-то из публики сказал нечто более сложное, чем «Прикончи её» или «Утка и лебедь».

Чуть в стороне, прислонившись к остаткам разбитой каменной колонны, стояла высокая девушка, на пару лет старше меня. Она была тощей, как я, но жилистой, а не костлявой. Как и у большинства в этой банде малолетних воров, её одежда являла собой разномастные ворованные лохмотья. Единственное отличие заключалось в том, что она носила только тёмно-алое, с головы до пят. Казалось: девушка вся покрыта засохшей кровью.

Широкие алые штаны выглядели так, словно их украли у актёра из шоу про пиратов. Алый кожаный жилет оставлял руки обнажёнными, и я заметила на её плечах шрамы, протянувшиеся до самой шеи, словно девушка пережила повешение. Ещё один виднелся на щеке чуть ниже правого глаза. Девушка носила серьги и браслеты, что необычно для вора, но её украшения тоже были тёмно-алыми и потому не отражали свет. На голове, прикрывая белокурые локоны – единственное, что у девушки не было алым, – красовалась шляпа жителей пограничья, какие носили дароменские пастухи. И вот она-то алой была.

Эта шляпа оказалась едва ли не самой крутой вещью, какую мне доводилось видеть. Я смотрела на девушку словно на мираж в пустыне. Меня переполнял восторг. Конечно, это была не любовь, поскольку во всём большом мире я любила только своё новое пальто. Мне просто… просто хотелось, чтобы уверенная дерзкая ухмылка, игравшая на губах воровки, была моей. Нет, я не влюбилась в алую девушку – я хотела быть ею.

– Ну? – спросил Лепесток у меня за спиной. – Что за наказание мне грозит, если я двину тебя кулаком вместо палки?