Заказанная расправа - Эльмира Нетесова

— Славик! Не злись! В моей практике бывали случаи, когда абсолютно одинаковые убийства совершались разными людьми. Так, однажды мы вот тоже — искали маньяка. А их оказалось трое. Нет, не родственники меж собой, друг друга не знали. Однако почерк преступлений совпал до идеального!

— Между прочим, Скворцов сказал мне, что впервые за время своей работы убедился в сходстве двух убийств! — вспомнил Рогачев.

— Маньяки и извращенцы, хоть и преступники, но разные. Я сам, честно говоря, лишь в третий раз слышу об изнасиловании после убийства! Видно, этот садист — невменяем! А потому его нужно брать скорее!

— Только среди бомжей мог прижиться такой тип! — предположил вслух Рогачев.

— Сомневаюсь, коллега! Бомжи — это не банда и не свора. Они — прослойка нашего общества. И, поверь, не потерпели бы в своей среде убийцу! Изгнали бы его. Или расправились бы сами. Не дали бы приюта, не стали бы общаться. Будучи бездомными, они не потеряли ни совесть, ни сострадание. Сиротить детей не посмели бы!

— О чем вы, Юрий Михайлович? Послушаешь вас, так бомжи — самые безобидные люди! А почему от них весь город стонет? Дачные участки обирают дочиста, домики жгут. В городе воруют в магазинах и на базарах. Вы видели нынешних бомжей? Среди них далеко не все старые, несчастные. Есть такие бугаи, каких ведро самогонки с ног не свалит. Им бы не просто работать, а вкалывать. А попробуйте заставить, не выйдет! Вот такие — на все способны.

О какой совести вы говорите? Я видел, как эти мордовороты у нищей старухи подаяние отнимали. Знаю, как воруют они картошку с огородов многодетных семей! Не надо идеализировать бродяг. Среди них двое-трое несчастных сыщутся, достойных сочувствия и понимания. Остальные — банальные алкаши, сброд! Без просвета в душе живут! И способны на все!

— Я не утверждаю, что бомжи — сплошь интеллигенты! Но таких среди них немало. Только грубый человек может выжить в любых условиях. Он подомнет десяток интеллигентов и выживет за их счет, из превосходства физического, благодаря хамству! Интеллигент не позволит себе такого. Лучше молча умрет…

— То-то повымирали они! Поначалу в деревне их было два десятка! Теперь почти полсотни. Ни один не умер! Морды округлились. Хотя никто не работает. И слова им не скажи! Свои права знают. Чуть что — жалобами грозят! А кто они? Паразиты! — не выдержал Рогачев.

— Трудно вам будет, Славик! И жить, и работать. Тяжело. Все тепло души окончательно потеряно. Много ошибок наделаете. Нельзя пренебрежительно думать о людях. Хорошо, если это мнение — болезнь вашего молодого возраста. Но если оно станет убеждением, я вам не позавидую, — встал Юрий Михайлович, давая понять, что встреча затянулась и гостю пора уходить.

— Славка! А в твою деревню участкового послали. Вместе с новыми переселенцами! Может, хоть теперь спокойно будет? Все же, что ни говори, милицейский наш мундир дисциплинирует всех! Да и люди держаться будут иначе, когда участковый рядом станет жить, — поделился с Рогачевым начальник оперативного отдела.

— Кого же послали?

— Ты его знаешь, Семен Степанович Костин! Хотели человека на пенсию отправить. Возраст уже подходящий. Ты же знаешь, он всю свою жизнь в участковых. А тут сокращения наметились. Костина уже собрались с почетом проводить. Начальник прощальную речь подготовил. А Семен, как послушал ее, вмиг расчувствовался и говорит: «Да как же я уйду, коль такой хороший? Что ж вы без меня делать станете? Пропадете до единого! Нет. Уж коль я такой — остаюсь бойцом в строю. Рано меня списывать. Я еще вполне пригодный!»

Начальник, услышав такую заявку, чуть дара речи не лишился. Вот тут ему подсказали отправить Семена в твою деревню спесь сбить. Да и что делать иначе? Добровольно никто не соглашался. В приказном порядке тоже ничего не получилось. У одного — дети школьники, а на новом месте учиться негде — школы нет. У другого старики больные. А в деревне ни аптеки, ни врача. Третий — учится в вузе. В общем, причин для отказов — прорва. А участковый нужен, переселенцы его потребовали.

Тут и смекнул начальник, что лучше кандидатуры, чем Семен, не найти. Возраст нормальный, своей старухе надоел. Да и ему пора от нее отпуск взять, вспомнить молодость. Дети взрослые, все семейные. Стариками не обременен. Хотя по стажу пенсионер, поработать еще сможет. И, главное, неприхотлив, не то, что другие… Не запросит особых условий, не взвоет без телевизора и теплого сортира. На сухом пайке лет десять просидеть сможет без единой жалобы. И на выходные в город не запросится, да и на праздники из деревни не выманишь даже коньяком.

— Это почему же так? — изумился Рогачев.

— Так он тридцать лет с женой прожил.

— Ну и что с того?

— О-о-о! Жену Семена весь участок еще долго будет помнить. Она его не только ко всем бабам — к каждой собаке ревновала. Стоило ему прийти с работы на час позже, все сковородки и тарелки летели на его голову.

А однажды искать пошла. Довела, он и смылся. Два дня домой не показывался. Жена сама к нему на участок приперлась. Всех жильцов обошла. Нигде его нет. А ей уж очень хотелось с поличным мужика поймать. Но… облом. Тут же, словно нарочно, идет мимо подвала и слышит Семкин голос:

— Ты ж моя красавица! Солнышко ненаглядное, подруженька единственная. Не уходи, умоляю, побудь еще хоть немного. Согрей мне сердце и душу. Не покидай, радость моя…

Баба, слушая, аж позеленела. Поняла, сменил ее муж на бомжиху. И теперь утешается с нею в подвале, всякую совесть потерял. Ей, своей жене, таких слов после медового месяца уже не говорил. Все перезабыл. А тут с подзаборной вспомнил. Ишь, как воркует. Как молодой.

Закипела баба и, отыскав палку потяжелее, встала у дверей подвала изваянием. Ожидает, когда выйдет, чтоб тут же по башке обоих приласкать. За все обиды разом. На нее жильцы дома изо всех окон вылупились. Ждут, что будет? Как на цирковое представление уставились, заранее Семену сочувствуют. Понимают, когда-то да выйдет, — рассмеялся рассказчик.

— Да-а, попух, бедный мужик, — посочувствовал Рогачев.

— Уж и не знаю, сколько времени прошло, выходит Степаныч, жена его по башке хрясь дубинкой. Он тут и свалился, а баба в подвал. Дубина наготове. И орет:

— Выходи, проститутка вонючая! Я тебе всю рожу изукрашу, дешевка подвальная! Покажу, как чужих мужиков отбивать!

Ну, следом за ней бабы этого дома. Всякой интересно, с кем участковый шашни завел. Глядь, а в подвале, на куче тряпья наша списанная овчарка лежит с перебинтованной лапой. Ее машина задела. Псина не успела отскочить. Перед ней остатки тушенки в банке. Овчарка заскулила, увидев бабу с дубиной. Убежать не может. Испугалась. После той машины перестала людям верить. Поняла, в нашей своре — всякие случаются. И злые… Ну а люди, жильцы дома, на смех подняли жену Семена. Собаку пожалели. Заодно и Степаныча. Даже дети перестали его бояться. А сам Семен долго краснел перед жителями участка за свою бабу.