Западня Данте - Арно Делаланд

— Чтобы мы непременно его нашли, мой дорогой, — ответил врач, снова склоняясь над трупом.

Пьетро в знак согласия прищелкнул языком.

— Загадочная надпись на теле — еще один признак, что убийца хотел обратиться к нам. Так и есть, Броцци. Он хотел прокричать нам что-то… И все это совсем не похоже на… как бы это сказать… классическую пытку. Все это проделано специально для нас, иными словами, для республики. Но тут есть еще кое-что весьма странное…

— Я понимаю, о чем вы, — кивнул Броцци, доставая платок, чтобы протереть очки. У него взмок лоб. — Глаза, верно?

— Вот именно, глаза, — улыбнувшись, поднял палец Пьетро. — Венец из колючек, рана на боку, крест, уксус, все прочие виды кровоподтеков или признаки побивания камнями еще годятся… Но зачем было вырезать глаза? Это как-то не вяжется с Библией, Броцци. Безусловно фальшивая нота в этой скверной постановке. Но я совершенно уверен: это вовсе не случайность. Ладно! По-моему, у нас уже есть достаточно ниточек, за которые можно потянуть. Лучана Сальестри, куртизанка… Джованни Кампьони, сенатор… и на всякий случай исповедник из Сан-Джорджо, отец Каффелли.

Вздохнув, Пьетро припомнил слова Эмилио, когда они покинули Дворец дожей: «Ты только что ступил в преддверие ада, поверь мне. Скоро ты и сам это поймешь».

Пьетро взглянул на Броцци. Врач улыбнулся, почесывая бороду, и бросил в тазик окровавленный стилет, звякнувший о металл.

Вода окрасилась кровью.

— Добро пожаловать в мир уголовных дел Совета сорока, — только и сказал он.

* * *

Пьетро шагал по улицам Венеции. Он собирался встретиться с Ландретто в таверне, где они должны были заночевать в ожидании более подходящего жилья, которое подыскивал для них Эмилио. Пьетро шел, заложив руки за спину, полный мрачных мыслей, сосредоточенно глядя в землю. Ночь была в самом разгаре. Холодный ветер развевал полы его широкого плаща. Задумавшись, он не обратил внимания на четверых мужчин в темной одежде и с фонарями в руках, которые вполне могли бы сойти за фонарщиков, не будь у них на лицах масок. Сумеречное освещение придавало им еще более причудливый и странный облик. Пьетро их заметил, лишь поняв, что его взяли в клещи. Двое перекрыли дорогу с одной стороны, двое — с другой. Под масками угадывались гнусные ухмылки. Они поставили фонари на землю, из-за чего улочка стала похожа на театральную сцену или освещенную галеру, ожидающую прибытия важных гостей.

— Ну и к чему все это? — поинтересовался Пьетро.

— А к тому, что ты тихо-мирно отдашь нам кошелек, — заявил один из воров.

Виравольта оглядел говорившего, затем его спутника. Потом обернулся к двум другим, стоявшим позади. Все были вооружены. У одного — дубина, у второго — кинжал, а у двух оставшихся короткие шпаги. Губы Пьетро медленно раздвинулись в улыбке.

— А что будет, если я откажусь?

— Тогда тебе перережут глотку, кавалер.

— Или ты потеряешь последний глаз, — насмешливо добавил его напарник, намекая на повязку, которую Пьетро так и не снял.

«Все ясно».

— Да, нынче улицы Венеции определенно небезопасны.

— И не говори. Давай раскошеливайся.

— Даже не знаю, как вам сказать, синьоры. Думаю, что, даже будучи полностью слепым, я мог бы уложить вас всех четверых. Убирайтесь, и я не причиню вам вреда. Вы легко отделаетесь.

Налетчики заржали.

— Нет, вы слышали?! На колени, кавалер. И давай сюда свои цехины.

— Вынужден отозвать мое предупреждение.

— Отзывай что хочешь, приятель, только гони кошелек.

Мужчина угрожающе придвинулся.

«Ладно, в конце концов, немного упражнений нам не повредит», — подумал Пьетро.

Выпрямившись, он распахнул плащ и сбросил его на землю, явив шпагу и пистолеты.

На мгновение его противники заколебались.

Пьетро положил руку на эфес.

Бандиты продолжали надвигаться, окружая его.

— Хорошо… Из уважения к вам воспользуюсь лишь шпагой, — бросил Пьетро и выхватил оружие. В свете луны сверкнул клинок, а четверо мнимых фонарщиков бросились на Виравольту.

Дальнейшее произошло очень быстро. Мелькнули две молнии, шпага пронзила тьму. Первый человек в маске получил глубокую рану в плечо и выронил дубинку. Кинжал второго описал в воздухе дугу вместе с тремя пальцами, отрубленными Пьетро. Затем Виравольта резко крутанулся, согнув колени, уклонился от встречного выпада, пропавшего втуне, и рассек подколенные связки третьему. Потом быстро выпрямился и, продолжая вращение, одним выпадом, секретом которого владел, нарисовал кончиком шпаги на лбу четвертого звезду, из которой тут же хлынула кровь. С мужчины слетела маска, он на миг зажмурился и скорее от испуга, нежели от боли рухнул без сознания к ногам Пьетро.

Теперь уже все четверо валялись на земле. Один зажимал распоротое плечо, другой верещал, тщетно нашаривая потерянные пальцы, третий взирал на хлещущую из ног кровь. Не говоря о вожаке, пребывавшем в блаженном обмороке.

Пьетро ухмыльнулся. Подобрав плащ, он вынул бутоньерку и подошел к тому, что корчился от боли, сжимая окровавленные ноги. Бандит тут же перестал вопить и уставился на победителя. Пьетро выпустил из пальцев цветок, и тот, кружась, опустился на землю рядом с раненым.

Затем Виравольта развернулся и исчез из виду.

Бандит молча таращился на цветок. На знак, гласивший: Черная Орхидея.

Лучана Сальестри была не из тех благородных дам, которых Венеции нравилось иногда являть взорам на официальных приемах, как, например, во время визита Генриха III, когда республика, готовая совершенствовать пышность своих политических приемов, добавила остроты, выставив вереницу симпатичных мордашек, призванных упрочить ее репутацию. Нет, Лучана Сальестри была дорогой куртизанкой, ведущей весьма насыщенную жизнь. Она кичилась тем, что пишет стихи и умеет философствовать, ловко используя при этом свою чувственность. Обладая волнующим шармом, она была одновременно ученым и шлюхой, отребьем и бутоном прелестной юности. Как все девицы дурного поведения, она подпадала под многочисленные запреты, наложенные властями. Но добродушная терпимость и молчаливое покровительство сильных мира сего позволяли ей с легкостью избегать государственных громов и молний. Лучана некоторым образом представляла собой целую организацию: если и продавала свое тело, то лишь важным путешественникам, чтобы, так сказать, «увенчать» выгодную торговую сделку или облегчить им бремя повседневных забот.

Инквизиторы, преследуя проституток, охотились за бедняжками из района Сан-Поло, галерей Сан-Марко или Санта-Тринита. Она же, двадцатидвухлетняя вдова богатейшего торговца тканями, о скупости которого по Венеции ходили легенды, прогуливалась в окрестностях садов Дворца дожей, наслаждаясь двусмысленностью своего положения. Лучана и впрямь была очаровательна: прелестное личико, мушка в уголке рта, глаза газели, идеальное тело, облаченное в муар, кружева и вышивку. Одной ее танцующей походки хватило бы, чтобы околдовать прохожего. Ко всему этому она добавляла подстегивающую воображение таинственность, то прячась за подходящим молодым честолюбцем, то прибегнув к веселой короткой перепалке. И это позволяло ей с неподражаемым талантом вертеть обожателями.