Вопреки - Валентина Кострова

Он ведь догадается, что моя дочь – его дочь. Как бы упорно не отрицала, но Соболь не дурак, чуть-чуть пристальнее всмотрится, немного пообщается и увидит свое же отражение в ней. Может быть и не догадается, через день он уедет. Надеюсь больше не вернется. Не надо. Я ведь не робот, а к нему оказывается до сих пор что-то испытываю. Не хочу думать что.

Ночная с ним беседа всколыхнула все, что было между нами во мне: трепет, страх, мечты и разочарование. Его вопросы заставляли меня нервничать, себя заставляла ерничать и иронизировать. Я боялась себя и за себя. Боялась, что если Соболь вдруг решит быть более настойчивым в своих приставаниях, я сдамся...предательски сдамся. Этого мне бы не хотелось. Секс с ним -  одноразова доза эйфории, потом никакие молитвы не спасут мою душу от самоедства.

— Доброе утро, - приветствую всех сотрудников в кухне-столовой. Через полчаса будет завтрак для гостей, а пока это время наше, чтобы можно было перекусить и спокойно попить кофе, чай, какао.

— Доброе утро, выглядишь не очень, - Элли проходит мимо, перед этим всучив мне кружку кофе с молоком. Замирает перед окном, на губах появляется ехидно улыбка.

Я движимая любопытством, тоже подхожу и пытаюсь понять, что ее заинтересовало. Кружка в руке вздрагивает. По тропинке не спеша идет Герман в компании Лили. Блондинка не стесняется демонстрировать свою большую грудь, которая призывно выглядывает из выреза полупрозрачной блузки. К чести Соболя, он смотрит собеседнице в глаза, а не ниже.

Ревность как огонь спички опаляет и тут же тухнет. Не мое дело с кем он болтает. С кем тут будет развлекаться без обязательств. Нужно только предупредить, чтобы при детях вел себя скромно.

— А он ничего такой. Интересно, женат?

— Нет, - выпаливаю, потом смущаюсь под пристальным взглядом невестки. – Думаю, что нет.

— Ну-ну, - Элли окидывает прищуренным взглядом с ног до головы и возвращается к столу, как раз в это время заходит Питер. Он подмигивает мне, чмокает жену и забирает из ее рук кружку с кофе.

— Мари, я заметил, что тот мужчина, который спрашивал какую-то Марьяну, вернулся.

— Да, его поиски не увенчались успехом, решил день и две ночи провести у нас. Потом улетает в Россию.

— А, понятно. Чем он будет заниматься?

— Без понятия, - пожимаю плечами, беру с общей тарелки тост и намазываю его маслом, сверху кладу ветчину и сыр. Мне плевать, чем будет маяться Герман, лишь бы держался от меня подальше и от Кэти.

— Все группы на сегодня сформированы, может ты ему найдешь занятие на ранчо?

— Я? – удивленно вскидываю брови, а в ушах стоит низкий голос с неприличным предложением. Черт! Марьяна! Очнись и опомнись!

— Он взрослый мальчик, так что найдет себе занятие по возрасту, - побольше язвительности, колкости. Запиваю свои слова кофе. Отворачиваюсь от Питера и Элли, натыкаюсь на внимательный взгляд Алисы, нашей кухарки, опускаю глаза.

Времени вести разговоры нет, девушки-официантки носятся между кухней и общей столовой, накрывают стол. Я слышу смех и разговоры постояльцев, Питер с кружкой идет в столовой. Ему как хозяину ранчо положено и нужно завтракать с гостями, развлекать их беседой. К счастью, мне присутствовать не обязательно. Лишний раз сталкиваться с Германом чревато моему спокойствию. Оно мне с таким трудом досталось, что не хочется его потерять в одно мгновение.

— Марьяна! – вздрагиваю на выходе из кухни. Здесь по-русски и настоящим именем может ко мне обращаться только один человек: Соболь. Именно он стоит за моей спиной, именно его холодеющие душу серые глаза встречаются с моими глазами, и холодный пот выступает вдоль позвоночника.

Ночью, когда мы сидели на крыльце, согреваясь теплом друг друга, мне казалось, что он изменился. И голос у него звучал более мягко, почти кротко и с нотками упрашивания что ли. Если бы наш разговор продлился чуток больше и обсуждали что-то постороннее, наверное, я поверила ему, что он изменился. Сейчас, чувствуя на себе резкий как стальной клинок взгляд, понимаю: сколько волка не корми, он будет смотреть в сторону леса. Сколько бы Герман не старался подавить свою сущность, она все равно будет выпирать из него.

— Нам нужно поговорить.

— Мы вчера все обсудили, - скрещиваю руки на груди, хоть как-то пытаюсь защититься недоброго взгляда серых глаз.

— Одну тему мы все же опустили, - сокращается расстояние, хочется отступить назад, стойко остаюсь на месте. – Кэтрин.

Имя дочери словно хлыст над головой. Вздрагиваю от неожиданности и испуга. Я из последних сил заставляю себя смотреть Герману в глаза, не моргать. Он подобно хищнику следит за моей реакцией, следит за каждой моей эмоцией, при этом сам оставаясь непрошибаем на чувства.

— Что Кэтрин?

— Она моя дочь? – сужает глаза, предупреждая, что лгать не стоит. Я знаю все оттенки его взглядов, раньше именно по ним ориентировалась на минном поле под названием «совместная жизнь».

Сказать. Нужно сказать. Он имеет право знать. Он ее отец. Только вот все внутри противится от этого решения, мне неприятно думать об этом. Я не хочу объяснять дочери, откуда взялся папа, почему он сейчас здесь, а потом уедет и хрен когда еще раз приедет. И приедет ли.

Не хочу Герману объяснять, почему ему не сообщила сразу о беременности. Это ведь придется вновь вспоминать пережитый кошмар его смерти. Придется сказать, что Адам скрыл от меня правду о том, что он выжил. Тайсум итак не в восторге о того, что Кэтрин дочь Соболя, он предпочитает думать, что малышка от Кевина. Мой покойный муж сам относился к дочке как к позднему родному ребенку. Он с удовольствием окунулся с головой в заботы о малышке, не брезгуя менять памперсы. Лучшего отца для Кэти я бы и не могла придумать, если бы не смерть Кевина.

— Насколько я помню, Герман Александрович, - от моего обращения его перекашивает, а я прихожу в себя. – У вас не было в планах иметь семью, детей. Любовницу – да, но не все остальное. А вот у вашей любовницы были планы иметь полноценную, счастливую семью. И я это получила. Заслужила. Ясно?

— Я тебе задал вопрос.

— Я тебе на него ответила. Не нравится форма, извините, не собираюсь распинаться и по полочкам раскладывать. Так что простите, мне нужно идти работать, это у вас отпуск, а не у меня, - не давая ни себе, ни ему и секунду вставить слова, разворачиваюсь в сторону лестницы и торопливо иду к ней.

Спрятаться на время. Перевести дыхание. Прийти в себя. И стараться не встречаться с ним. Особенно наедине.

Я бы мог пойти за ней, припереть к стенке и принудить поступать так, как нужно мне. Только после этого не о какой совместной жизни долго и счастливо не может быть и речи.

Проводив Марьяну тяжелым взглядом до лестницы, возвращаюсь в столовую, где уже гости рассаживаются по местам. Элизабет, моя новая знакомая, машет мне рукой, показывает знаками, что заняла место возле себя. В надежде ищу другое место, оно оказывается возле хозяина ранчо. Не раздумывая, делаю вид, что мне нужно срочно переговорить с Питером. Присаживаюсь, он мельком бросает на меня прищуренный взгляд, потом на обиженную Элизабет.