Похититель школьных завтраков - Андреа Камиллери

– Frere?[5]

Глаза старушки загорелись:

– Oui, son frere Ahmed.[6]

– Ou estil?[7]

– Je ne sais pas[8], – ответила она, разводя руками.

Окончив этот диалог из разговорника, Монтальбано снова поднялся на второй этаж и принес оттуда фотографию беременной Каримы.

– Son mari?[9]

Старуха пренебрежительно махнула рукой:

– Simplement le pere de Francis. Un mauvais homme.[10]

Слишком уж везло красавице Кариме на плохих мужчин.

– Je m'appelle Aisha[11], – вдруг сказала старуха.

– Mon nom est Salvo.[12]

Комиссар сел в машину, доехал до кондитерской, которую приметил еще по пути, купил дюжину канноли[13]и вернулся обратно. Айша накрыла стол в крохотной беседке за домом, рядом с садиком. На поле ни души. Комиссар сразу же открыл коробку с пирожными, и старушка съела пару канноли на закуску. «Кубба» не вызвала у Монтальбано особого энтузиазма, но вот кисловатый привкус травы в «кебабе» показался ему бодрящим (по крайней мере так он его определил).

За ужином Айша, вероятно, поведала ему историю своей жизни, но сбилась с французского и говорила только по-арабски. Комиссар все равно старался поддерживать беседу: если старуха смеялась – он тоже смеялся, если она грустнела – принимал похоронный вид.

После еды Айша унесла посуду, а Монтальбано, в мире с собой и со всем светом, выкурил сигарету. Потом старуха вернулась, вид у нее был таинственный, даже заговорщицкий. В руках она держала продолговатую плоскую коробочку черного цвета, наверное, от какого-нибудь украшения. Айша открыла ее – внутри лежала книжка на предъявителя Народного банка Монтелузы.

– Карима, – сказала она и приложила палец к губам в знак того, что существование коробочки – секрет и должно остаться таковым.

Монтальбано вынул книжку из коробочки.

Целых пятьсот миллионов.

Клементина Вазиле Коццо рассказала, что в прошлом году она страдала от невыносимой бессонницы, продлившейся, к счастью, всего несколько месяцев. По ночам смотрела телевизор и слушала радио. Долго читать не получалось, потому что скоро начинало рябить в глазах. Однажды ночью, часа в четыре, а может, чуть раньше, она услышала спор двух пьяниц прямо у себя под окном. Она отдернула занавеску, так, просто из любопытства, и увидела, что в конторе синьора Лапекоры горит свет. Что в такой час мог там делать синьор Лапекора? В самом деле, ни Лапекоры, ни кого-нибудь другого в конторе не оказалось, комната была пустой. Синьора Коццо решила, что просто забыли выключить свет. Вдруг появился молодой человек, который иногда приходил в контору, даже когда Лапекоры там не было. Он вышел из соседней комнаты совершенно голый – синьора знала, что есть еще комната, но никогда ее не видела. Мужчина подошел к телефону, взял трубку и стал разговаривать. Видимо, телефон звонил, но синьора его не слышала. Вскоре из соседней комнаты вышла Карима. Тоже голая, она стояла и слушала, как ее дружок говорил по телефону. Потом молодой человек обнял Кариму, и они вернулись в соседнюю комнату, чтобы закончить то, чему помешал телефонный звонок. Вскоре они снова вышли, уже одетые, выключили свет и уехали на машине цвета серый металлик.

В течение года это повторялось еще четыре-пять раз. В основном они сидели там и ничего не делали. И если он брал ее за руку и уводил в соседнюю комнату, то явно только затем, чтобы убить время. Иногда он писал или читал, а она дремала, положив голову на стол. Они ждали, когда им позвонят. Иногда, дождавшись звонка, парень тоже кому-то звонил.

Эта женщина, Карима, по понедельникам, средам и пятницам убиралась в конторе, хотя что там было убирать? Иногда она поднимала трубку, но никогда не передавала ее синьору Лапекоре, даже если он был на месте. Когда она при нем говорила по телефону, он опускал глаза и смотрел в пол, словно его это не касалось или он чувствовал себя обиженным.

По мнению синьоры Клементины Вазиле Коццо, эта горничная, туниска, – дурная, испорченная женщина.

Она не только занималась этим с молодым брюнетом, случалось, она соблазняла и бедного Лапекору, а тот в конце концов всегда сдавался и шел за ней в соседнюю комнату. А однажды, когда Лапекора сидел за письменным столом, она встала на колени, расстегнула ему брюки и… Тут синьора Вазиле Коццо покраснела и прервала рассказ.

Совершенно ясно, что у Каримы и этого парня были ключи от конторы: или их дал сам Лапекора, или они сделали дубликат. Кроме того, понятно, что в ночь перед убийством Карима провела какое-то время в его квартире: хотя в доме напротив никто не страдал бессонницей, запах «Volupte» вполне это доказывал. Были ли у нее ключи и от его квартиры, или Лапекора сам впустил ее, воспользовавшись тем, что жена приняла большую дозу снотворного? В любом случае, зачем им это понадобилось? Стоило ли рисковать, что проснется синьора Антоньетта, если можно было со всеми удобствами расположиться в конторе? Ради каприза? Чтобы внести привкус опасности в приевшиеся отношения?

Потом еще эти три анонимных письма, бесспорно, состряпанные в конторе. Зачем они были нужны Кариме и этому темноволосому парню? Чтобы подставить Лапекору? Не сходится. Им это было ни к чему. К тому же они рисковали лишиться возможности пользоваться телефоном и тем, что осталось от фирмы Лапекоры.

Чтобы лучше во всем разобраться, надо дождаться возвращения Каримы. Фацио прав: она сбежала, чтобы не отвечать на опасные вопросы, и, конечно, вернется, когда все поутихнет. Комиссар был уверен, что Айша сдержит слово. На своем немыслимом французском он объяснил ей, что Карима попала в переплет: плохой человек со своими сообщниками рано или поздно убьет не только ее, но также Франсуа и даже саму старушку. Кажется, он ее убедил и достаточно напугал.

Они договорились, что как только Карима появится, старушка сразу позвонит; достаточно будет попросить Сальво и назвать свое имя, Айша. Он оставил телефон комиссариата и свой домашний и велел ей хорошенько их спрятать, как коробочку с книжкой.

Разумеется, все это имело смысл при одном условии: если Лапекору убила не Карима. Но, как ни старался, комиссар не мог представить ее с ножом в руке.