Похититель школьных завтраков - Андреа Камиллери

– Я же говорю, сегодня утром. Сто семьдесят семь тысяч лир, счет из типографии Мулоне. Кстати, комиссар, можете отдать мне ключи от конторы?

– Это срочно?

– Ну не то чтобы очень. Но я хочу уже водить туда людей – вдруг кто купит. И квартиру хочу продать. Я посчитала тут: на одни похороны уйдет пять миллионов с лишним, понемногу на то на се.

Сын стоит матери. Монтальбано не удержался от ехидного замечания:

– На вырученные за контору и квартиру деньги можете пару десятков похорон справить.

Эмпедокле Мулоне, владелец типографии, сказал, мол, да, бедняга Лапекора заказал у него бланки и конверты. Он хотел немного изменить текст. Вот уже двадцать лет синьор Аурелио пользовался его услугами, они были приятелями.

– Что он хотел изменить?

– «Экспорт-Импорт» хотел написать по-английски. Я его отговаривал.

– Вы не стали бы менять текст?

– Да я не об этом, а о том, что он хотел заново открыть фирму. Он уже пять лет как отошел от дел, с тех пор все изменилось, нынче фирмы лопаются, как мыльные пузыри. А он знаете, как меня отблагодарил? Взбесился. Мол, он читает газеты и смотрит телевизор, он в курсе.

– Готовый заказ вы послали ему домой или в контору?

– Он просил, чтобы я прислал в контору, так я и сделал, на следующей неделе. Точно не помню, в какой день, но если хотите…

– Не важно.

– А счет вручил синьоре. Вряд ли синьор Лапекора теперь появится у себя в конторе, вам не кажется? – сказал типограф и засмеялся.

– Ваш эспрессо готов, комиссар, – сказал бармен в Албанском кафе.

– Тото, послушай. Синьор Лапекора заглядывал сюда с друзьями?

– А как же? Каждый вторник. Приходили одной и той же компанией, болтали, в картишки перебрасывались.

– Кто, назови имена.

– Значит, были там синьор Пандольфо, бухгалтер…

– Постой, дай телефонную книгу.

– А зачем вам ему звонить? Вон он ест мороженое.

Монтальбано взял свою чашку и подошел к бухгалтеру.

– Можно присесть?

– Располагайтесь, комиссар.

– Спасибо. Мы знакомы?

– Ну, вы со мной не знакомы, а я-то вас знаю.

– Синьор, вы частенько играли в карты с покойным, да?

– Куда там! Только по вторникам. Потому что, видите ли, по понедельникам, средам и…

– Пятницам он ходил в контору, – закончил привычное перечисление Монтальбано.

– А что вам угодно узнать?

– Почему синьор Лапекора решил возобновить дело?

Его собеседник казался искренне удивленным.

– Возобновить? Да как так? Он ничего нам не говорил. Мы все знали, что он ходит в контору по привычке, так, скоротать время.

– А он говорил что-нибудь о некой Кариме, которую нанял убираться в конторе?

Глаза у того слегка забегали, Монтальбано не заметил бы этой легкой нерешительности, если бы не уставился на собеседника так пристально.

– А что ему было со мной болтать о своей горничной?

– Вы хорошо знали Лапекору?

– Хорошо ли я его знал? Тридцать лет назад – я жил тогда в Монтелузе – был у меня друг: умница, светлая голова, на язык остер, сдержанный, милейший был человек. И щедрый вдобавок, как король. Душа нараспашку, одним словом. Однажды вечером сестра его попросила присмотреть за полугодовалым сыном, пару часов надо было с ним посидеть. Так вот только сестра за дверь – он достал нож, порезал младенца и изжарил, да еще петрушкой и чесноком приправил. Я не выдумываю. В тот самый день я его видел, он был такой как всегда, милый, разумный. А что до бедняги Лапекоры, так я знал его достаточно, чтобы подметить, например, что в последние пару лет он здорово изменился, комиссар.

– В каком смысле?

– Ну, стал нервный, не смеялся, грубил, по любому пустяку раздражался. Прежде он таким не был.

– Что с ним случилось, как вы думаете?

– Я у него спросил однажды. Он сказал, со здоровьем не ладится. Врач нашел у него атеросклероз.

В конторе он первым делом сел за печатную машинку. В ящиках стола лежали бланки и конверты со старой надписью, пожелтевшие от времени. Комиссар взял один листок, вставил его в машинку, достал конверт, который ему дала синьора Антоньетта, и перепечатал адрес. На всякий случай он попробовал еще раз, хотя результат уже был очевиден: буква «р» выступала над строчкой, «а» опускалась ниже строки, «о» выходила бледнее остальных: адрес на конверте от анонимного письма был напечатан на той же машинке. Он посмотрел в окно: горничная синьоры Вазиле Коццо стояла на невысокой стремянке и протирала стекла. Комиссар распахнул ставни и окликнул ее:

– Эй, синьора дома?

– Обождите, – ответила горничная и смерила его суровым взглядом. Комиссар явно пришелся ей не по вкусу.

Она спустилась и исчезла, вскоре на ее месте на уровне подоконника показалась голова синьоры. Не приходилось даже повышать голос, их разделяло меньше десятка метров:

– Синьора, простите меня, если я не ошибаюсь, вы говорили, что иногда этот парень, помните?…

– Да, я понимаю, о ком вы.

– Что этот парень писал на машинке. Помните?

– Да, но не на той, что стоит в конторе. У него была портативная машинка.

– Вы уверены? Это не мог быть компьютер?

– Нет, это была портативная печатная машинка.

Что за странный способ вести допрос? Монтальбано сообразил, что они с синьорой Коццо переговариваются через улицу, как две болтливые кумушки.

Попрощавшись, Монтальбано решил реабилитироваться в собственных глазах и устроить обыск. Он провел его тщательно, как настоящий профессионал. Но ни полученную из типографии посылку, ни одного бланка или конверта с надписью на английском не нашел.

Они от всего избавились.

Тому, зачем парень приносил свою машинку, хотя в конторе уже была одна, комиссар нашел вполне вероятное объяснение. Брюнету не подходила клавиатура старой «Оливетти»: ему нужен был, видимо, другой алфавит.

Комиссар вышел из конторы, сел в машину и поехал в Монтелузу. В управлении Финансовой гвардии[14]спросил капитана Алиотту, своего старого друга. Его сразу впустили.

– Сколько мы уже не виделись? Я не говорю, что ты один виноват. Я тоже хорош, – сказал Алиотта, обнимая приятеля.

– Ну, простим друг другу и наверстаем упущенное.

– Договорились. Ты по делу?