Отель "Ирис" - Еко Огава

Она просто подскакивала на месте, как если бы это ее страшно забавляло.

– Это вас не касается.

– О таком серьезном деле я обязана рассказать твоей матери. Этот вопрос касается твоего воспитания, а я отношусь к тебе, как к собственной дочери. Когда твоя мать об этом узнает, поверь мне, она поднимет шум.

– Верните лучше мою комбинацию, – сказала я.

Внезапно прежнее довольное выражение исчезло с ее лица. В комнате воцарилось молчание.

– Все равно она вам велика.

Уборщица пристально смотрела на меня недобрым взглядом:

– О чем ты говоришь? Этот ребенок говорит странные вещи.

Голос ее слегка дрожал.

– Не делайте вид, что ничего не знаете, – продолжала я, не обращая на нее внимания. – А компас, платок, чулки, нижняя юбка? А моя инкрустированная перламутром шкатулка? Верните мне все это.

Слова выскакивали совершенно естественно, хотя мне казалось, что я давным-давно про все это забыла. Уборщица молча покусывала губы.

– Мне не составит труда поговорить с матерью, и она тут же выставит вас за дверь. А если рассказать всем, что вы клептоманка, вас никто не примет на работу. Вам даже не дадут больше заказов на шитье.

– Неужели?

Она пожала плечами, обиделась и, прежде чем выйти из комнаты, швырнула письмо на пол.

Я его смяла, потом, как обычно, сожгла на заднем дворе.

Во время летних каникул в школьном дворе не было не одного кота, вообще двор был пустым. Небо над велосипедной стоянкой постепенно окрашивалось в красный цвет, а лучи заходящего солнца наискось проникали в кабинет естествознания. Десяток ровно выстроенных школьных парт, черная доска, склянки с химикатами, его профиль – все купалось в одноцветных лучах света.

– Как вы встретились с этой женщиной?

– Она поджидала клиентов на обочине дороги. Поэтому я к ней и обратился.

– А как вы поняли, что она проститутка? Они же не вешают табличку на шею.

Переводчик вскинул голову, на губах появилась неловкая улыбка.

– Конечно, я сразу это понял. Видишь ли, вокруг них возникает особая атмосфера. Такие женщины, как она, всегда ищут мужчин. Они и существуют исключительно для этого.

Проникнуть в кабинет естествознания не составило особого труда. Мы прошли через маленькую калитку напротив главных ворот. Замок служебного входа был сломан, как в те времена, когда я еще ходила в школу. Потом нужно было обогнуть бассейн, пройти через площадку для стрельбы из лука и теннисный корт, прежде, чем подняться по черной лестнице и пройти мимо кабинета музыки до кабинета естествознания, он находился в самом конце коридора на втором этаже. Мы не слышали по дороге никаких звуков и ни с кем не столкнулись.

После нашего тайного свидания в его маленьком домике мы намеревались расстаться на причале. Но грусть расставания казалась нам непреодолимой. Я не могла решиться первой проявить инициативу и отпустить его руку. Поэтому в ожидании ближайшего катера мы бродили по городу, пока наконец не оказались в школе.

– Иногда со мной происходят ужасные вещи, – продолжал переводчик. – Бывает, что, закончив работу, я сажусь на катер, чтобы добраться до города и отправить ее заказчику по почте. Это может быть все что угодно – буклет, рекламирующий диетические добавки на основе осетрового жира. Какой-нибудь клочок бумаги, на котором корявым русским языком говорится, что ежедневное принятие десяти таблеток этого средства увеличивает скорость кровообращения и способствует детоксикации печени. Прежде чем бросить письмо в почтовый ящик, я покупаю марки и наклеиваю их на конверт. В тот момент, когда я слышу легкий звук падения письма на дно почтового ящика, меня охватывает страх.

– Легкий звук падения? – повторила я, как эхо.

Переводчик пододвинул к себе спиртовку, которая стояла на столе. Она безупречно подходила к внутренним изгибам его руки. Совершенно прозрачная, а фитиль можно подкручивать по желанию.

– Не подумай, что я печалюсь оттого, что одинок. Я живу с этой грустью уже давно. Нет, это нечто совершенно иное: ощущение того, что я тоже бесшумно исчезну, меня засосет куда-то через щель в атмосфере. С ошеломляющей скоростью, которой ничто не может противостоять. И тому, кого туда утащило, уже невозможно вернуться назад. Мне это хорошо известно.

– Возможно, это и значит – умереть?

– Нет, это совсем иное. Меня затягивает в эту невидимую ткань, как если бы я был единственным человеком, заслуживающим подобного наказания. Даже смерть мне не суждена: я обречен вечно скитаться по окраинам мира. И никто не заметит моего исчезновения. И уж, конечно, никто обо мне не взгрустнет. Может быть, единственным, кто будет меня разыскивать, так это импортер, который доверил мне работу про осетров и теперь захочет заплатить за мой перевод. Но он быстро успокоится: ведь гонорары переводчиков такие скромные.

Когда он обращался к своему отражению в стеклянной спиртовке, его голос перешел в бормотание. Когда он шевелил рукой, его лицо покачивалось вместе со спиртом.

– Чтобы избавиться от этого страха, я и плачу женщинам. Мое погружение в физическое желание позволяет мне уверовать, что я всегда пребываю там. А рано утром на следующий день я сажусь на первое судно. Я выбрасываю листки черновика с переводом об осетрах, промокашку, буклет – все. И в этот момент я знаю, что наконец вышел из кризиса.

Я покачала головой. Я не совсем поняла, что именно он хотел сказать, но мне не хотелось нарушить хрупкую атмосферу, царящую в кабинете естествознания. Переводчик облегченно вздохнул, словно отчетливо видел, как отдаляется от него этот кризис.

Было время штиля, и ветер с моря перестал дуть. Все смолкло: листья деревьев, знамя школы на макушке столба, сетка футбольных ворот.

Мы прошли в подсобку, примыкающую к кабинету естествознания. Там были установлены высокие стеллажи, тонущие в душном полумраке. Чего на них только не было: флаконы, горелки Бунзена, ступки, асбест, весы и гирьки, таблица химических элементов, проектор для диапозитивов, скелет на шарнирах, пробирки, микроскопы, заспиртованные насекомые… Мы шли по проходу. Там сильно пахло лекарствами. Это напомнило мне о шнуре, которым он меня связывал.

– Ты меня презираешь? – спросил переводчик.

– Нет, – ответила я. – Я знаю, что просто младенец по сравнению с женщинами, которые продаются за деньги. Подобного рода клиентки часто проходят к нам в «Ирис».

Булавка выпала, и жук-дровосек свалился на дно стеклянной коробки. Его задние лапки отделились, а усики сломались.

– А с женщинами, которых вы покупаете за деньги, вы делаете то же самое, что и со мной?

– Это невозможно сравнивать. – Он несколько раз покачал головой. – Мари…

Мне нравится, когда он шепчет мое имя. Когда переводчик его произносит, в его голосе слышится удивительный акцент.