Армагедец - Харик Бу

— Да нет, я же говорил, у нас в летной школе мы и не то запоминаем. Память тренированная, до сих пор некоторые цифры помню, причем до четвертого знака после запятой, сам удивляюсь.

Капитан был прав. Никаких прогулок по поверхности, никаких бассейнов. Режим, как на космическом корабле, — экономия во всем. Главное — холодильники и силовые установки. Важнее даже, чем еда. Впрочем, встретили нас очень хорошо, чего о посадке я сказать не могу, — отвратительные впечатления. Как на мотобайке по разбитой трассе, да еще и с сумасшедшими перегрузками.

Поставленную задачу мы выполнили. Нам удалось наладить производство биомассы в необходимых объемах, убедиться в том, что ошибки с третьим танком не произошло. Местные эскулапы практически полностью восстановили работоспособность Крачевского, и он к концу нашего пребывания на планете Любви активно нам помогал. Вот, пожалуй, и все скудные впечатления от Венеры, одно название, что там был: микроскопические каюты, мои «любимые» коридоры, лаборатории. Зачем мы, в смысле человечество, туда полезли? Столько средств на это ушло. А с другой стороны, именно под этим предлогом и прикрывали мои работы. Пусть уж лучше в таких вопросах разбираются специалисты.

Обратный путь никак не отложился в моей памяти. Я очень много спал. По восемнадцать часов в сутки. Никогда ранее такого со мной не было. На Луне мы практически не задержались. Правда, в бассейн, по настоянию Арни, сходили. Впечатления и впрямь незабываемые, да и после Венеры, где дрожат над каждым стаканом жидкости, плавать в пятидесятиметровом бассейне…

Полет на челноке прошел и вовсе не заметно: какие-то жалкие 384 тысячи километров против почти 120 миллионов, которые преодолел только что — ничего, способного сколь-нибудь поразить воображение. И это говорит человек, не летавший ни на чем, кроме прогулочного дирижабля. Как вам такая динамика?

По-видимому, нет нужды описывать то, как нас встретили. Наши приключения, разумеется, их «надводная часть», были в ярких красках расписаны журналистами еще до нашего возвращения. И погибающие от голода колонисты Венеры, и «взбунтовавшаяся протоплазма», и рискованные ситуации, в которых мы побывали, равно как и великолепные действия экипажа. Изголодавшиеся по сенсациям борзописцы раздули происшествие до невероятия.

Я ступил на Землю, чувствуя себя не только опытным астронавтом, но и триумфатором. Генерал, как и при первой нашей встрече, оказался по-своему разговорчивым. Он уверенно заявил, что ни на минуту не сомневался в успехе нашей миссии.

Грец за блестящее выполнение задания получил очередное воинское звание, и не успел я отправиться домой в Европу, как вынужден был принять участие в весьма своеобразной процедуре «посвящения» в полковники. Совершенно неудивительно, что и обратный путь я проделал примерно в том же состоянии, в каком не так давно впервые ступил на Американский материк.

Неожиданности для меня на этом не закончились. Едва я успел распаковать вещи (задержала пресс-конференция, которая спонтанно возникла в здании аэропорта), как был вызван в военное ведомство своей страны. Вы можете представить мое удивление. Лично принятый военным министром, я узнал, что с учетом блестящей подготовки в американском учебном центре, успешного выполнения задачи мне присваивается воинское звание… полковника.

Робкие попытки убедить людей в мундирах, что я человек сугубо штатский и столь высокое звание, о присвоении которого идет речь, может лишь обидеть тех, кто верой и правдой годами служил Отечеству, прежде чем получил эти погоны, ни к чему не привели. Мне резонно ответили, что любой из немногочисленных старших офицеров моей страны сочтет за честь разделить мою радость по этому поводу.

Жалованье мне, оказывается, начисляли со времени старта, так что опыт, приобретенный на аналогичной церемонии в Америке, а также навыки, живо перенятые у капитана космического грузовика, мне пригодились в полной мере.

Наконец настал и мой черед удивить Греца. Я встречал его в аэропорту в парадном мундире (в ателье сотворили маленький шедевр), кроме того, звание… Он был искренне поражен и не скрывал этого.

— Говоря честно, я постоянно ожидал чего-то подобного. Так ты кадровый военный!

Я не стал разочаровывать своего товарища, для которого звание означало почти что причисление к сонму полубогов и героев. Так и должна была эта история закончиться на мажорных тонах, если бы не фатальная размолвка, которая приключилась буквально на следующий день после посвящения.

Арнолд, разумеется, остановился у меня и не мог не увидеть приглашения выступить в соответствующем комитете при ООН. Мы и до этого не единожды обсуждали будущее и нашу стратегию в отношении химеры. Грец был ортодоксальным сторонником идеи полного уничтожения всех очагов опасности, уничтожения физического. Моя мягкотелость в этом вопросе казалась ему преступлением. Разговор сразу начался нервно и велся на повышенных тонах. Мое мнение, кардинально отличающееся от исповедуемых им идей, было воспринято как преступная беспечность, а к концу спора и как личное оскорбление.

Несмотря ни на что, лейтмотивом моего, быть может, излишне эмоционального выступления в Комитете была мысль, которая обошла все газеты мира. Ван де Билт заявляет, что мы никогда не встретимся с братьями по разуму и потому преступно уничтожать пусть и созданную собственными руками разумную жизнь.

Спустя два дня я получил официальное письмо, сообщавшее о полном разрыве всех и всяческих отношений. Не могу сказать, что тяжко переживал разрыв. Горькое чувство, безусловно, оставалось, да и полной уверенности в своей правоте не было. Но я был занят ухаживаниями за… Ну, вы сами понимаете, незабываемый вид в вырезе форменной блузки и прочая.

Восемь месяцев спустя, месяцев, которые были заполнены невероятной по интенсивности работой, я получил срочное послание из военного ведомства Штатов с предложением принять участие в траурной церемонии в связи с трагической гибелью Арнолда Греца…

На сей раз я перебрался через Атлантику транспортным бортом ВВС США. Встречающий офицер был безупречно вежлив и холоден. Я всей кожей ощущал враждебность.

Генерал лишь на секунду позволил себе расслабиться, когда, ответив на мое приветствие, заметил коротко:

— Это большая потеря. Во многих вопросах Арнолд был моей правой рукой. Элитный офицер.

Церемония прошла без всякой помпы, сухо и сдержанно. Закрытый гроб под звездно-полосатым флагом, сухой треск выстрелов, слезы близких и судорожно сжатые челюсти сослуживцев.

Шепоток за моей спиной: «А этот отказался учитывать мнение Арни». И спустя секунду: «Его просто разорвало на кусочки, взрыв был чудовищным. Погибло более половины команды. А ведь он не был обязан идти в пекло сам, но…»

Тяжелые были минуты, только присутствие Попова, который тоже был приглашен на траурную церемонию, поддержало меня. Мы особенно не разговаривали, но от капитана исходила какая-то спокойная уверенность, которая передалась и мне.