Кодекс - Дуглас Престон

Платон его одобрил — и Том тоже.

Вот потому-то он и приехал в Блафф. Жизнь с Максвеллом Бродбентом в роли отца сделалась невыносимой: нескончаемая драма увещеваний, проповедей, соперничества, критики и назиданий. Том уединился в Блаффе, чтобы избавиться от всего, что терзало его в отцовском доме, оставить все это в прошлом. И еще, разумеется, Сару. Сара… Отец дошел до того, что начал выбирать сыновьям подружек, но каждый раз выбор оказывался катастрофической ошибкой.

Он поднял глаза на Сэлли — свежий ночной ветерок шевелил ее волосы. Лунный свет заливал лицо. Радуясь изумительному виду, она приоткрыла губы. Одну руку положила на бедро, стройная, уверенно держится в седле. Господи, да она, оказывается, красива.

Том сердито отогнал эту мысль. Он вел такую жизнь, какую хотел. Не удалось стать палеонтологом — воспротивился отец, — жаль. Но работать ветеринаром в Юте — тоже неплохо. Он не собирался ничего портить. Слава Богу, довольно испытал в прошлом.

— Да, — ответил он после долгой паузы, — я собираюсь отказаться от наследства.

— Почему?

— Не знаю. Не могу объяснить.

— Попытайтесь.

— Для этого надо понимать моего отца. Всю жизнь он старался контролировать все, что делали я и мои два брата. Руководил нами. Строил за нас планы. Но что бы мы ни делали, оставался недоволен. Мы были для него недостаточно хороши. А теперь еще вот это! Я больше не собираюсь играть в его игры. С меня хватит.

Том замолчал и удивился себе: почему он так много сказал этой девушке?

— Продолжайте, — попросила она.

— Отец требовал, чтобы я стал врачом. А я хотел учиться на палеонтолога и охотиться за окаменелостями динозавров. Он считал это смешным, называл инфантилизмом. Мы сошлись на ветеринарном институте. Он, естественно, ожидал, что я окажусь в Кентукки и стану лечить скаковых лошадей стоимостью в миллион долларов. Или займусь исследовательской работой в области ветеринарии, сделаю великое открытие и настолько прославлю фамилию Бродбентов, что она войдет в учебники. А я вместо этого поехал в резервацию на-вахо. Здесь я делаю то, что хотел и люблю делать. В этом месте и лошади, и люди нуждаются во мне. А пейзажи в южной Юте — самые красивые в мире. И здесь самые большие россыпи окаменелостей юрского и мелового периодов. Однако отец считал, что работа в резервации — свидетельство моего провала и разочарования. Она не прибыльна, не престижна и не привлекательна. Выходит, что я его обманул: взял деньги на обучение в ветеринарном институте, а затем улизнул в какую-то дыру…

Том осекся. Он в самом деле что-то слишком разговорился.

— И поэтому вы собираетесь упустить из рук наследство? Пусть уплывает неизвестно куда? Фармакопея и все остальное?

— Именно так.

— Именно так?

— Многие люди обходятся без наследства. Моя ветеринарная практика — неплохой источник существования. Я люблю этот край, люблю свою работу. Чего еще остается желать?

Сэлли не ответила и пристально на него посмотрела. Ее волосы слабо светились в свете луны.

— Позвольте вас спросить, и сколько же вы теряете?

При мысли о размере суммы Том почувствовал укол боли. И не впервые.

— Сто миллионов долларов, как с куста.

Девушка присвистнула и надолго замолчала. В каньоне завыл койот, ему ответил другой. Наконец она проговорила:

— А вы человек с характером… — Том пожал плечами.

— А что собираются предпринять ваши братья?

— Филипп сговорился со старинным компаньоном отца — будут сообща заниматься поисками могилы. Вернон, как я слышал, решил искать самостоятельно. Так что можете присоединиться к одному из них.

— Уже пыталась, — ответила Сэлли. — Вернон уехал из страны неделю назад. Филипп тоже испарился. Они направились в Гондурас. Так что вы были моим последним шансом.

— Гондурас? Ничего себе прыть, — покачал головой Том. — Вот вернутся с добычей, возьмете у них кодекс. Я вас благословляю.

Снова последовало долгое молчание.

— Я не могу рисковать. Ваши братья не представляют, что поставлено на карту. Всякое может случиться.

— Извините, Сэлли. Ничем не могу помочь.

— Мы с профессором Клайвом нуждаемся в вашей помощи. Мир нуждается в вашей помощи.

Том вгляделся в рощицы хлопковых деревьев в пойме реки Сан-Хуан. Где-то далеко, в зарослях можжевельника, закричала сова.

— Я принял решение, — проговорил он.

Сэлли не сводила с него глаз. Волосы растрепались по плечам и спине, она по привычке выпятила нижнюю губу. Лес мерцал, залитый лунным светом, ветер шевелил кроны, по ее фигуре скользили размытые лунные зайчики.

— Не передумаете?

— Не передумаю, — вздохнул Том.

— Тогда хотя бы помогите мне здесь. О большем не прошу. Съездите со мной в Санта-Фе. Вы познакомите меня с адвокатами и друзьями отца. Расскажете о его привычках и путешествиях. Уделите мне два дня. Помогите хотя бы в этом. Всего два дня.

— Нет.

— Бывали случаи, что лошадь погибала у вас на руках?

— Много раз.

— Любимая лошадь?

Том сразу вспомнил своего Педернела, который умер от не поддающегося лечению антибиотиками мыта. У него больше никогда не будет такого красивого коня.

— А теперь представьте, что, если бы существовали более совершенные лекарства, животное осталось бы в живых.

Том повернул голову в сторону далеких огней Блаффа. Что ж, в чем-то она права, и два дня — не такой большой срок. — Хорошо. Ваша взяла. Но только два дня.

Льюис Скиба, управляющий фармакологической фирмой «Лэмп — Дэнисон», неподвижно сидел в своем кабинете и смотрел на вереницу серых небоскребов вдоль авеню Америка на Манхэттене. Дождь к вечеру разошелся, и город совершенно потемнел. Единственным звуком в комнате было потрескивание огня в камине из сиенского мрамора — печальном напоминании о лучших временах. День выдался не холодным, но Скиба специально, чтобы разжечь камин, запустил кондиционер. Огонь его успокаивал. Напоминал о детстве, старом, сложенном из камней камине в дощатом домике на берегу озера. Снегоступы над огнем, кричащие с воды гагары. Вот если бы снова оказаться в том месте…

Рука невольно потянулась к маленькому ящику в тумбе стола, пальцы сомкнулись на пластмассовой бутылочке. Скиба большим пальцем откинул крышечку, вытряхнул маленький сухой шарик, положил в рот и разжевал. Горько, но снимает чувство тревоги. Это и еще виски. Он повернулся влево, сдвинул стенную панель, достал бутылку шестидесятилетнего «Макаллана» и стакан для виски и налил изрядную порцию. Напиток был насыщенного цвета красного дерева. Примесь прохладной воды «Эвиан» разбавила аромат. Скиба поднес стакан к губам и стал пить большими глотками, наслаждаясь вкусом хмеля, торфяников, высокогорных пустошей, студеного моря и изысканного испанского амонтильядо.