Рабыня благородных кровей - Лариса Шкатула

— Негоже, — согласился Лоза, направляя непослушные ноги в опочивальню. Уж больно ему не хотелось оставлять вдруг найденную жену наедине с этим красавцем-врачом. Он даже не сразу сообразил, что она сказала. Князь очнется?!

Но мысли опять вернулись к Софье: неужели она не собирается признавать его за мужа? И как пялился на неё этот ученый иноземец! Правду сказать, Софьюшка и доселе красавицей глядится. Рядом с нею Лоза — старик, да и только, хотя в жизни старше её всего на два года…

Тем временем его ненаглядная жена вовсе не была так спокойна. Если прежде Лозу — а по-христиански Даниила — она лишь в снах видела да по рассказам людей, не подозревающих о её интересе, знала, как он живет, то теперь, встретившись с мужем лицом к лицу, внутренне задрожала и в коленях ослабла. Спасла её привычка последних лет — истинных чувств своих не выдавать.

Она отослала Лозу прочь, а сама мысленно все переживала: как избежать его вопросов? Да и самой встречи с ним. Ускользнуть незаметно прочь, в свой одинокий сруб. Не надо было этого и начинать… Видно, от судьбы не уйдешь: к ней пришли, позвали. В другом случае она не стала бы вот так же торопиться. Что ей князь? Она давно привыкла обходиться без какой-то там власти и перед Всеволодом никаких обязательств не чувствовала…

А за Даниила она по любви замуж выходила. И первые годы своей новой жизни думала, что его более нет в живых. Выходит, судьба к ним свою милость проявила, так что же она медлит?

Кстати Прозоре арамеин подвернулся, хотя и беседа с ним была вовсе некстати. Сегодня, похоже, её день. Вон и мальчишка Любомир её дожидается, обратно отвезти. Обязательный такой парнишка, она ему так и сказала:

— Погоди маленько, мне надо с врачом о деле перемолвиться.

— Слуга князя сказал, муж у тебя есть, — продолжал блюсти свой интерес Арсений.

— По наряду судит, — отозвалась Прозора. — Кика-то на мне замужней женщине положенная. Только не пойму, арамеин, тебе-то что за дело, есть у меня муж али нет?

— Ежели нет, то я бы к тебе сватов прислал, — честно признался врач.

— И мы бы с тобой вдвоем начали людей лечить, — насмешливо сказала Прозора. — Ты, значит, тело, а я душу… Умный арамеин!

— Да мне ты и без того приглянулась, — смутился Арсений. — В нашей земле я таких женщин, как ты, не встречал. Больше ничего не говори. Сам вижу, не пришелся тебе по нутру… Скажи только, что ты про душу князя говорила?

— В той сече, где Всеволод свою рану получил, жена его пропала. Монголы её полонили. А князь жену очень любил.

Врач кивнул.

— Тогда понятно, почему он жить не хотел… А скажи-ка мне, Прозора, почто ты меня встретила, будто неприятеля своего? Раньше мы с тобой не виделись. Может, объяснишь?

Женщина испытывающе посмотрела ему в глаза.

— Если зазря тебя обидела, прости. Неприязнь моя от того идет, что есть среди товарищей твоих врачи, что дело свое делают с небрежением. А ведь был в старину такой врач Гиппократ, который всем врачам завещал: "Не навреди!" Все ли вы по его завету живете? Сколько людей прибегает ко мне после таких врачей! Что могу, делаю, но я не бог! Возьми хоть Любомира, парнишку, что привез меня сюда. Он же не с горбом уродился. Но сказал врач: "На все воля божья!" И оставил мальчонку калекой. А мы, русские, говорим: "Бог, бог, да сам не будь плох!"

— Горячая ты женщина, — улыбнулся врач. — Уже и седина в косах блестит, а сердце — точно у молоденькой девочки. Может, пойдешь за меня замуж?

— Подумаю, — тоже посмеялась Прозора и опять не успела договорить, как из княжеских палат выскочил Любомир.

— Там! — кричал он. — Там!

— Случилось что? — обеспокоилась знахарка.

— Князь глаза открыл и говорит Лозе: "Я бы щец горячих похлебал!"

— Фу ты! — перекрестилась Прозора. — Чего ж ему щей не просить, коли он на поправку пошел? Поварешке передай, пусть для князя еду пока полегче готовит, слишком долго постился.

— Ты не обманула, женщина, — с уважением проговорил Арсений и с горечью добавил: — Что ты обо мне подумаешь? Что скажут люди?

— Я подумаю, что ты высокомерен, — медленно начала Прозора и, видя, как нахмурилось его чело, улыбнулась. — А ещё подумаю, что ты искусный врач. Рана-то у князя не из легких была, мало кто от таких ран излечивать умеет. А ты, видишь, справился. Еще могу сказать: те, которых ты лечишь, ко мне не приходят. Теперь, благодаря тебе, я к арамеям стану со вниманием относиться. Не все из них, выходит, гонор прежде умения держат…

Арсений оказался человеком выдержанным. На её слова вроде никак не отозвался, лишь в глазах веселые искорки зажглись.

— Хоть, по-твоему, я и не уделяю внимания душе больного, но кое-что в людях все же подмечаю. Тот человек — бывший воспитатель князя — тебе не посторонний?

— Может, лечила когда-то, разве всех упомнишь? — равнодушно бросила Прозора.

— Тогда почему ты не захотела с ним поговорить?

— Этот человек — Лоза его кличут — много лет по своей погибшей жене тоскует. От таких болезней у меня снадобья нет. Чего зря ему душу травить?.. А насчет тебя, арамеин, я и вовсе не права оказалась. Лечишь ты души людские, но, похоже, больше женские, а?

— Задел я тебя, значит, раз огрызаешься, — развеселился Арсений. — Я и не ждал, что ты мне свою тайну поведаешь. А то, что она есть, это мне и без лекарских знаний видно. Не бойся, не стану я у тебя в душе копаться. Не хочешь — не говори… Ты к князю пойдешь?

— Зайду попрощаться, — кивнула она.

Они вдвоем — Арсений впереди, Прозора следом — прошествовали в княжеские палаты.

Князь сидел на кровати, опустив босые ноги на лежащую на полу медвежью шкуру, а вокруг, с любовью глядя на Всеволода, стояли Лоза, Сметюха, престарелая челядинка, как поняла Прозора, кормилица князя.

— Арсений, будь здоров, — с некоторым усилием прожевав, тихо проговорил князь. — Не смог, выходит, меня залечить?

— Господь с тобою, княже, — смутился арамеин.

— Не серчай, это я на радостях. Чтоб знал, как князей с того света вытаскивать. Ты мне все время виделся среди моих страшных снов, и от твоего присутствия мне ровно легче становилось…

— А меня почто не спрашиваешь, кто я? — поинтересовалась Прозора.

— Знаю, лекарка ты. Ругала меня, — буркнул он укоризненно.

— Докричалась, значит, до тебя? А ты, выходит, и не рад.

— Рад. Только зачем Настюшкой укоряла?

— Хотела, чтобы ты разозлился. К жизни потянулся. А что серчаешь на меня, не беда. Еще спасибо скажешь. Не дело таким, как ты, раньше срока уходить… А сейчас, княже, дозволь мне уехать. Притомилась я от дороги, от людей… В лесу-то я уединенно живу, тихо. Редко когда забредет кто.

— Чем же ты на пропитание зарабатываешь? — поинтересовался Всеволод, опять укладываясь на подушки. — Лягу я, что-то слабость меня одолела.