Резонер - Чингиз Абдуллаев

Ему всегда было немного странно, что эта красивая молодаяаристократка влюбилась именно в него. Разница в возрасте, разные жизненныеустановки… Она была словно из другой, параллельной, жизни, которую он не хотелпускать в свою, основную. Джил, похоже, не волновали ни его непонятнаяпрофессия, ни его нежелание переселиться в Италию. Она принимала его таким, каковон был. Может, это и было высшим проявлением любви? Когда любишь, то принимаешьчеловека таким, каков он есть, со всеми его достоинствами и недостатками.

Они сидели в салоне автомобиля, и Джил, счастливо улыбаясь,рассказывала ему о последних событиях. Дронго слушал, стараясь не менятьвыражения лица. Мысли о расследовании ни на минуту не оставляли его.

– Ты меня не слушаешь, – улыбнулась Джил. –Иногда мне кажется, что ты никогда и никого не слушаешь, настолько ты занятсобственными мыслями. Хотя ты все слышишь и даже отвечаешь на вопросы.

– Извини, – он дотронулся до ее руки.

В Джил всегда была непонятная жизнерадостность. Непонятнаядаже ему. Ее глаза, радостно распахнутые на мир, казались счастливыми итрогательными. В ней было что-то от Одри Хепбёрн, хотя внешне она отличалась отвеликой актрисы. Такие женщины были подобны появлявшимся в мире ангелам,посланным сделать его немного лучше. К ним не могла пристать ни грязь, ни ложь,ни клевета. Они были слишком чисты и трогательно наивны, чтобы опускаться донизменных страстей. И в то же время обладали магией притяжения, свойственнойнастоящим женщинам.

– Я рад, что ты прилетела, – сказал он почтиискренне.

– Надеюсь, ты говоришь правду.

Кажется, за несколько лет она уже успела понять егохарактер.

– Через два дня я улечу, – добавила она с грустью.

Она продолжала говорить, и он с удовольствием ее слушал,однако раздражение на самого себя только усилилось.

Когда они вошли в квартиру, Джил снова повисла у него нашее. Наверное, ей была нужна эмоциональная поддержка. Дронго в который разподумал, что много лет назад он был куда более эмоционален. ТактичныйВейдеманис, знавший, что приехала Джил, не стал их беспокоить. Мобильныйаппарат молчал, а к городскому Дронго не подходил. Автоответчик записывал голосазвонивших.

У Дронго была большая двуспальная кровать, на который онвсегда спал один. Джил знала об этой его странности. Даже в отелях он заказывалдве двуспальные кровати – для себя и для Джил. Он никогда не признавался, нокогда рядом оказывался кто-то посторонний, Дронго не мог уснуть. После тюрьмы вИндонезии, где двадцать лет назад его едва не задушили во сне, он мгновеннопросыпался, если рядом слышал чье-то дыхание. Тогда его настороженность спаслаему жизнь.

Но днем он мог позволить себе быть рядом с Джил. Когда онилежали рядом, она провела рукой по его вискам.

– Ты седеешь, – грустно сказала она.

– Надеюсь, что успею полностью облысеть до того, какпоседею, – пошутил он, – и ты меня к тому времени разлюбишь.

– Ты ведь знаешь, что это невозможно.

– Знаю, – согласился он.

– Я могу спросить, о чем ты все время думаешь? –осторожно спросила Джил.

Он помрачнел. Больше всего на свете он не любил посвящать всвои дела Джил. Достаточно и того, что он не может себе позволить постоянножить рядом с ней в Италии.

– Сейчас мы занимаемся расследованием одного сложногопреступления… – Он говорил неохотно.

– Как обычно. – Она знала, что он не станетрассказывать подробности и поэтому не настаивала.

– Иногда я чувствую, что мои расследования делают менямеланхоликом и мизантропом, – признался Дронго.

– Значит, мне нужно быть чаще рядом с тобой, чтобылечить тебя от меланхолии, – улыбнулась Джил. Затем неожиданнонахмурилась: – Я все время хотела спросить тебя в Севилье…

Он насторожился.

– О чем?

– Ты позвал меня туда после завершения своегорасследования?

– Да, – он всегда помнил, что когда-то ей говорил.

– Вся Севилья говорила о твоем расследовании. Ты нашелубийцу, и об этом говорили во всех отелях.

– Ну и что?

– Говорили, что она была топ-моделью. Очень красивая женщина.

– Откуда ты знаешь?

– Я видела ее фотографию. В испанском журнале. И рядомс ней стоял ты.

Он помрачнел. Нужно было предвидеть такую возможность.Итальянка Джил легко читает испанские журналы, к тому же она знает несколькоязыков. Не исключено, что она догадалась об их с Ингрид отношениях.

– Она сейчас в больнице, – глухо выдавилон. – Я тогда не знал о ее детстве. У нее был шок. Она потеряла отца – онуехал куда-то со своей любовницей-секретаршей. С тех пор она ненавидела всехмолодых женщин, которые пытались хотя бы флиртовать с женатыми мужчинами.

– А она сама?

– Что?.. – он сразу понял, о чем она хочетспросить, но нужно было выиграть время.

– Она встречалась с другими мужчинами? Она предпочитаетхолостых?

– Что ты хочешь сказать?

– Вы с ней… встречались?

Нужно было знать Джил, чтобы понять, как трудно дался ейэтот вопрос. Он взглянул на лежащую женщину. Она была как натянутая струна.Дронго не знал, какую фотографию увидела Джил. Этот придурок оператор Меднисделал много фотографий. И там был еще французский фотограф, который буквальноходил по пятам за Ингрид. Может, он снял их в самый неподходящий момент? НоДжил ждала ответа. Нужно было решиться. Он никогда ее не обманывал. Дронгоснова осторожно взглянул на нее. Признаться – значит причинить ей чудовищнуюболь. Но и врать было не в его правилах. Они говорили по-английски. Обычно,разговаривая, они использовали английский и итальянский языки. Джил с трудомовладевала русским. Но сейчас она спросила по-русски:

– Ты не хочешь мне отвечать?

Он сжал зубы. Затем взглянул ей в глаза.

– Мы были друзьями, – сказал он, стараясь говоритьспокойно, – но у нас с ней ничего не было. Иначе я не смог бы ееразоблачить.

Он соврал. Но в эту минуту он считал, что говорит почтиправду. «Мужчины – свиньи, – подумал Дронго. – Сначала мы изменяемнашим любимым женщинам, а потом ищем оправдания. Хотя, по большому счету я неизменил Джил. Я никогда бы не променял ее и сына на Ингрид. Я не мог дажедумать об этом! Но разве можно сказать от этом Джил? Разве может понять женщина,что мы, мужчины, устроены немного по-другому. Нет, я не ханжа, но феминистки неправы. Мы очень разные. И я не могу причинить боль Джил».

– Я так и думала, – сказала она, и он понял, чтоее напряжение ослабло. – Тебе она нравилась?

Отрицать подобное было бы глупо.