Бааль Шем-Тов. Личность. Чудеса. Легенды. Учение хасидизма - Петр Ефимович Люкимсон

над мальчиком и, возможно, оплачивал общине Окопа его учебу и содержание. Узнав об исключении Исроэля из хедера, он явился, чтобы забрать его и сделать своим товарищем по странствиям от местечка к местечку.

Во всяком случае, версия эта выглядит вполне правдоподобно. И, что уж совершенно точно, если ежедневные уроки Торы с его спутником неминуемо должны были сделать юного Бешта религиозным эрудитом и отточить его интеллект, то постоянные встречи с жителями различных мест, дали ему не по возрасту богатый жизненный опыт и научили разбираться в людях.

Впрочем, ряд историков вслед за Дубновым выдвигают версию о том, что таинственный учитель, с которым Бешт бродил несколько лет по Подолии, был отнюдь не нистаром и, тем более, ни давно к тому времени почившим р. Адамом Бааль-Шемом из Ропшицы, а тайным саббатианцем, многие из которых, спасаясь от преследований, кочевали с места на место. Саббатианцы были знатоками Каббалы, и если это так, то отсюда и могут брать начало обширные знания Бешта в тайном еврейском учении. Намек на то, что в отрочестве и ранней юности Бешт находился под влиянием последователей Шаббтая Цви, а потом решительно отмежевался от их взглядов, можно найти в одном из его писем, написанных уже в зрелые годы: «В молодости я многократно заблуждался и ошибался — до тех пор, пока Всевышний, да будет Он благословен, не даровал мен свет через моего святого наставника»[85]. Об этом же косвенно свидетельствует тот факт, что в начале деятельности Бешта по распространению своего учения многие раввины подозревали его в тайной приверженности к саббатианству, и даже пытались объявить хасидизм одним из его течений.

Но с тем же успехом это мог быть и некий выдающийся «талмид-хахам» — знаток Торы, решивший уйти в «галут» — странствие с целью духовного самосовершенствования, во время которого дается обет не задерживаться нигде больше, чем на одну ночь, за исключением праздничных дней. Такой талмид-хахам вполне мог взять себе в спутники мальчика-сироту, сделав его на время свози странствий приемным сыном. Наконец, по одной из легенд этим учителем Бешта был никто иной, как пророк Ахия Ашилонянин, которому предстояло пестовать Бешта и дальше — он на три года принял облик современника мальчика и странствовал вместе с ним, занимаясь формированием его личности.

Но вернемся к пребыванию Исролика в доме р. Меира и обратим внимание еще на один момент: живя здесь, юный Исроэль невольно стал свидетелем заседаний ордена нистаров. Таким образом, его присоединение к ордену было практически неизбежным. И именно нистары первыми должны были обратить внимание на его религиозный гений, а также на пока еще спящую глубоким сном харизму.

Кстати, если со своим первым учителем Исролик бродил три года, а затем два года жил у р. Меира, то вышел он из его дома не в четырнадцать, а в двенадцать лет — возможно, накануне своей бар-мицвы, возраста религиозного совершеннолетия.

Двенадцать лет считались в ту эпоху вполне нормативным возрастом для того, чтобы мальчик начал сам себя кормить и даже помогал родителям. Так что для Исроэля сына Элиэзера пришло время начинать новую жизнь.

* * *

Первой работой, которой занялся Исролик в жизни, была работа бегельфера — помощника меламеда в хедере. В задачу бегельфера входило утром собирать малышей пяти-шести лет (а иногда и младше) по домам, а потом сопровождать в синагогу и хедер, а затем отводить домой.

И Бешт, судя по преданиям, был поистине замечательным бегельфером — прежде всего, потому что он любил своих маленьких подопечных. Принимая каждого ребенка из рук матери, он обязательно гладил по голове и целовал его, словно спешил одарить той любовью, которой ему самому не доставало в детстве. И судя по всему, дети также отвечали ему тем же.

По дороге в синагогу и домой он разучивал с детьми псалмы и молитвы, и сам с таким энтузиазмом пел вместе с ними, что сопровождаемый Исроликом хор был слышен издалека. В синагоге он следил за тем, чтобы дети вовремя и громко произносили «амен» и те части молитвы, которые произносятся вслух.

С этим периодом, когда Исроэлю было двенадцать лет (а по другой версии всего десять; видимо речь идет о 1710 годе) связана первая история о Беште, которая больше напоминает сказку, чем быль, хотя не исключено, что в ее основу положен вполне реальный случай.

В то самое время, когда Исроэль был бегельфером, повествует «Шивхей Бешт» Сатан понял, что из этого мальчика вырастет великий праведник и духовный лидер народа Израиля, который разгонит сгустившуюся над этим народом тьму. Да и ежедневное вдохновенное пение невинных детей, видимо, уже само по себе разгоняло тьму, и тем самым сильно досаждало врагу рода человеческого.

Словом, Сатан решил попытаться помешать восхождению звезды Бешта (или просто испытать его), и уж, по меньшей мере, прекратить столь радующие Всевышнего песнопения еврейских детей. Для этого он вошел в тело нееврея-колдуна, наделив того способностью превращаться в огромного свирепого волка. Этот волк вышел навстречу идущим вместе с Исроэлем в хедер детям. Малышам показалось, что зверь вот-вот на них набросится, и они стали в страхе разбегаться. Некоторые из них испугались настолько сильно, что, видимо, впали в состояние шока. Последствия не заставили себя долго ждать: на следующий день многие родители отказались отпустить детей в хедер.

Однако Исроэль, помня последние слова отца, не испытал даже тени страха. Изготовив для себя большую дубинку, он снова отправился по домам, чтобы уговорить жителей местечка отпустить детей в хедер. Напоминая о том, что прекращение изучения Торы даже на один день — это величайший грех, он одновременно убеждал их, что волка боятся нечего, и если тот еще раз осмелится напасть, то он попросту хорошенько огреет его дубиной. И. видимо, будущий основатель хасидизма уже в столь юном возрасте обладал таким даром убеждения, что родители согласились.

День, судя по всему прошел спокойно, но, когда уже в сумерках Исраэль повел своих подопечных по домам, и местечко снова огласило их пение, страшный зверь вновь встал перед детьми и оскалил зубы. Исроэль выполнил свое обещание и хладнокровно огрел «волколака» по лбу с такой силой, что тот повалился на землю и издох. А наутро на этом месте нашли труп колдуна-нееврея.

Автор понимает, какое впечатление производит этот рассказ на скептически настроенного читателя. Но даже если отбросить все входящие в него «волшебные» элементы, то суть от этого не изменится: двенадцати (пусть даже тринадцатилетний!) мальчик убил дубинкой матерого волка. Согласитесь, что для такого поступка требовалось