Царство селевкидов. Величайшее наследие Александра Македонского - Эдвин Бивен

Затем пришел 312г. до н.э.– великий год Селевка, начальный пункт его эры, которая была установлена царями из его династии на Востоке и все еще использовалась как «греческий год» долгое время после того, как династия Селевкидов перестала существовать. Весной этого года Антигон был в Малой Азии, считая, что путь на Европу по меньшей мере открыт. Чтобы уберечься от атаки из Египта с фланга, его сын Деметрий – блестящий и распущенный человек, к карьере которого можно особенно удачно применить банальное сравнение с метеором,– остался с армией, чтобы удерживать Киликию и Сирию. Южная Сирия (Палестина), так же как и Северная, в тот момент была занята войсками Антигона; войска Птолемея были изгнаны в 315г. до н.э., в самом начале войны. На совете у Птолемея было решено, что настало время для наступления. Селевк, согласно нашим источникам, был основным сторонником этой меры[47]. Большая армия под предводительством Птолемея и Селевка двинулась через пустыню на Палестину. На пороге этой страны, близ Газы, их встретил Деметрий. Произошло решительное сражение – одна из великих битв этого времени. Деметрий был полностью разбит. Тогда Сирия была потеряна для Антигона. Его поход на Македонию был остановлен; ему пришлось перестраивать весь свой план действий. Это был самый серьезный удар, который был нанесен Антигону с начала войны.

Но в конечном счете последствия этой битвы оказались более значимыми, чем ее непосредственный исход. Теперь у Селевка появился шанс, и он мгновенно им воспользовался. Непосредственно после битвы он получил от Птолемея, который благоприятно отнесся к его предприятию, отряд из 800 пехотинцев и 200 всадников, и с ними он отправился отвоевывать свою старую провинцию – Вавилонию. Небольшой отряд пошел по дороге, которая пересекала Евфрат в Северной Сирии. Даже для возвращения одной провинции эта сила, казалось, была смехотворно мала. О спутниках Селевка нам рассказывают, что по дороге у них появились дурные предчувствия. Они стали сравнивать себя с огромной силой, против которой собрались сражаться. Но Селевка было не запугать. История этих судьбоносных дней – так, как она была изложена автором, за которым следовал Диодор, история, рассказанная тем, кто смотрел на нее в свете последующих триумфов,– окружена неким пророческим ореолом. Селевк был уверен в своей судьбе. Он напомнил своим спутникам о падении Персидской державы перед лицом Александра, превосходившего персов знаниями. На самом деле он был прав, понимая, на сколь шатких основаниях покоятся монархии (таких Восток видел очень много), которые удерживаются лишь военной силой, не скрепленные цементом нации. Рассказчик далее заставляет Селевка поддерживать отвагу своих спутников с помощью оракула Дидимского Аполлона, приветствовавшего его как царя, и видения Александра. «Он также изложил им, что все, что люди почитают и чем восхищаются, достигнуто трудами и опасностями»[48]. В этом случае некоторые идеализированные черты вполне оправданы. Действительно, именно в таком виде эти дни запечатлелись в памяти людей.

Отряд Селевка перебрался через Евфрат и оказался в Месопотамии; он появился под Каррами – старым городом на большой дороге между Сирией и Вавилоном, где была расположена колония македонских воинов. Некоторые из них были готовы немедленно присоединиться к командиру с такой репутацией, как у Селевка, а остальных было недостаточно много, чтобы они могли успешно сопротивляться. С такими подкреплениями Селевк пересек всю Месопотамию и вошел в Вавилонию. Надежды, которые он питал,– что труд, совершенный им в прошедшие четыре года, все еще дарил ему расположение народа – не были тщетны. Сатрап, назначенный Антигоном, Пифон, сын Агенора, был с Деметрием в Газе и пал на поле боя[49]. Местные жители стекались под знамена своего старого правителя. Один из македонских управителей перешел на его сторону с более чем 1000 человек. Сторонников Антигона смело это народное движение; они затворились под командованием некоего Дифила в одном из дворцов-цитаделей Вавилона. Тут они все еще удерживали в качестве заложников тех, кто были приверженцами Селевка и составляли его свиту во время его правления[50]. Однако Селевк атаковал и захватил дворец и спас всех, кто был на его стороне.

Именно этот момент цари-Селевкиды считали датой рождения их империи.

Селевк снова стал править в Вавилоне. Но при этом он должен был ожидать, что его положению вскоре будет брошен вызов; ион серьезно занялся тем, чтобы сформировать силы обоих родов войск и утвердить свое влияние среди местных жителей и обитавших здесь македонцев. Антигон был лично занят на Западе, но он оставил командование всеми восточными провинциями в руках сатрапа Мидии Никанора, который наследовал мидийцу Оронтобату[51]. Вскоре Никанор отправился в Вавилон с внушительным отрядом, набранным в различных областях Ирана: там было более 10000 пехотинцев и 7000 всадников. Селевк мог противопоставить ему лишь 3000 пехотинцев и 400 всадников. Однако этот недостаток он восполнял мобильностью: Селевк пересек Тигр до того, как туда добрался Никанор, захватил его полностью врасплох и обратил в бегство. Эвагр, сатрап Персиды, был одним из павших в этой схватке. Армия Никанора целиком перешла к Селевку. Самому Никанору едва удалось спастись в пустыню с горсткой приверженцев; так он добрался до своей сатрапии.

В результате этого сражения Восток немедленно открылся для Селевка. Теперь стало очевидно, насколько призрачным фактически было господство Антигона на Востоке. Греческие и македонские гарнизоны, посредством которых назначенные им правители удерживали Мидию, Персиду, Сузиану и Вавилон, были вполне готовы, если это казалось выгодным, перейти с его службы на службу Селевку. Местные жители, несомненно, с сожалением вспоминали старых правителей, которых забрал у них Антигон. Сатрапов дальних провинций он на деле так никогда и не покорил[52]. Селевк, видимо, практически немедленно аннексировал Сузиану, а возможно, и Персиду, чей сатрап погиб. Затем он пошел на саму Мидию, дабы напасть на Никанора в его собственной провинции.