Чево - Олеся Мовсина

Через минуту из глубины завода вышел маленький лысый человек и чрезвычайно строго спросил у наших героев:

— А вы по какому вопросу?

Видимо, Адамович и вправду слегка загоревался, потому что вместо просьбы о приведении Жучки в божеский вид, он вдруг ляпнул Яромиру Кашице в лицо:

— Мы ищем тово-не-знаю-чево, помогите нам его найти.

Такой реакции Ворошиловского не ожидал никто. Он выхватил трехствольный пистолет, и каждый из наших героев оказался под своим персональным дулом.

— Так вы — шпионы? — зарычал охранник, зачем-то срывая с себя накладную бороду и усы, видимо, готовясь к рукопашной схватке.

Неизвестно, чем окончилась бы эта нелепая сцена, если бы Яромир Кашица внезапно не узнал Адамовича.

— Не стрелять! — всё так же строго, но спокойно проговорил начсмены. — Это же сынок Сиблингов, наших сотрудников; Адамович, так, кажется, тебя зовут?

И тут только мальчик сообразил, куда привели его Кисса и Лада. Это же Секретный завод, где работают его матушка и батюшка, только сейчас воскресенье, и они отдыхают по своим делам где-то в другом городе. Адамович пришел в себя и нашел там трезвый взгляд на вещи. Этим взглядом он взглянул на Кашицу и вежливо ему поклонился:

— Дядя Ярик, нам срочно нужна ваша помощь.

И Кисса, и Лада мысленно зааплодировали ему, так как лысая голова начсмены благосклонно кивнула, а пистолет Ворошиловского безвольно поник, словно сдувшийся шарик.

— Ну кто же так складывает? Это же форменное безобразие, — ворчал Яромир Кашица, разворачивая носовой платок и доставая сложенные вчетверо Жучкины останки. Он осторожно разгладил на столе лепешку, некогда бывшую живым существом, потом свернул ее в трубочку и аккуратно засунул на полку между фотографией жены в золоченой рамке и книгой под названием «Шпионские штучки» (не успел прочитать Адамович на корешке).

— Так вы сможете ее надуть? — хором спросили трое посетителей.

— Какого она была размера, ваша Жучка? — лишь поинтересовался Кашица. — Я постараюсь это сделать, приходите завтра на рассвете, — и едва было не добавил «мои юные друзья», но не добавил, так как был очень немногословным типом и очень себе на уме.

Тревожась и думая о смерти, которая всех нас ждет, герои нашего романа покинули территорию завода футбольных мячей, самого Секретного завода на свете.

— Ведь мы с вами знакомы?

— Сильно сомневаюсь, — Матвея даже слегка передернуло, когда этот человек все же подошел к нему. — Я видел вас еще на кладбище, вы шпионите за мной?

— Мне показалось, что мы уже где-то встречались, — вкрадчиво и настырно горбун подошел вплотную к, — и потом ваш приступ горя был так убедителен…

Матвей не решился оттолкнуть хама, сам отодвинулся и неловко заскользил ботинком по невидимой грязи.

— Да ты меня не бойся, — перешел на ты этот подозрительный тип и вдруг добавил: — Матвей.

(Достоевщина какая-то!)

— Ну, допустим, и откуда же вы меня знаете?

Человек театрально взмахнул рукой в ту сторону, откуда они только что пришли и вздохнул:

— А я знал Костика и его родителей.

И снова Матвеево нутро ошпарила волна подленькой жути, как и час назад, когда имя его друга обнаружили в списках. Но теперь ему было на все наплевать, он даже не сделал усилия ответить горбатому, просто дальше куда-то пошел. Ему навстречу город истерично замигал, и тут же затормозил, неестественно расширяясь. Так они долго шли, а потом он спросил, что вам надо, и человек ответил, что ничего, но снова преследовал, и Матвею захотелось убить его (сильно-сильно ударить), а закончилось всё совместным распитием отвратительного пойла из фляжки бомжеватого горбуна.

То ли он жив, то ли что, то ли это третья полка, багажное отделение, одно понял Матвей, открыв глаза — поезд. Долго лежал и даже не пытался что-либо вспомнить или осознать, вслушивался в стук, и так прошло еще несколько часов. Потом какой-то странный некрасивый человек не то с горбом, не то в пиджаке, надетом поверх рюкзака, потянул его за рукав:

— Матвей Ильич, слазь, щас выходить будем.

Поезд притормозил на каком-то полустанке, и горбатый вытолкнул равнодушное тело Матвея в окно, а потом, выпрыгнув сам, наступил ему на руку. Поезд тут же утащила ночь, а огрызочек луны, смеясь, поставил запятую в этой странной истории.

Когда в следующий раз он пришел в себя, его память по-прежнему изменяла ему неизвестно с кем. Рядом с кроватью барахтались какие-то чужие недоразвитые ребятишки, и Матвей решил, пусть это объяснится бредом.

Потом приходила некрасивая женщина в платке, молчала и говорила, что ее зовут Татьяна. Кажется, она лечила его от какой-то болезни, по крайней мере, выгоняла, суетливая, странных детей. Потом она становилась всё разговорчивей, пытаясь, кажется, внушить Матвею какую-то сложную книжную истину.

Однажды Матвей проснулся и понял, что сознание начинает повиноваться ему. В этот момент он услышал, Татьяна сказала:

— Теперь, когда мы так много всего обсудили с вами, вы можете показаться отцу Елизару.

Матвей почти удивился и покорно пошел за ней по коридорам, облепленным какой-то разноцветной бумагой. Отец Елизар лежал ничком на полу, уткнувшись лицом в красную подушечку, на которой остроумно были вышиты крестиком несколько распятий.

Сектанты, — вяло подумал наш философ.

— Молится, — прошептала Татьяна, и они еще немножко постояли в дверях.

Отец Елизар оказался на редкость приятным, умноглазым стариканом, таким, знаете ли, интеллигением. Слегка прищурившись, он спокойно и быстро прочел всего Матвея — от первой детсадовской фантазии до последней сцены на кладбище — и произнес:

— Надеюсь, вы ознакомлены с условиями контракта?

— Я… Мне говорили, но… — и тут снова улыбнулось беспамятство желтыми цветами на фоне белого неба. Однако потом он довспомнил, что это всё же были желтые листья на осеннем снегу. Когда же включился, какая-то фраза отца Елизара оборвалась, оставив в воздухе:

— …вам она теперь, согласитесь, уже ни к чему.

— Простите, — Матвей абсолютно не понимал, о чем речь.

— Нет, нет, сейчас не время для споров, когда-нибудь вы побеседуете и со своими волюнтаристами, — ответил на это отец Елизар.

У Матвея совсем не было сил охотиться за смыслом, и потому он жалобно попросил:

— Пожалуйста, еще раз с самого начала. Или же я сошел с ума.

Из-под его последней фразы отец Елизар строго посмотрел на Татьяну, а та начала в чем-то оправдываться:

— Да нет, совсем не много, столько же, сколько и всем.

— В таком случае, я жду вас завтра, в это же время, вижу, что вы еще не готовы, — с морщинками легкой досады закивал интеллигений.