Жизнь может быть такой простой. Жизнелюбие без одержимости здоровьем - Манфред Лютц

Но не беспокойтесь, возможности психологии в действительности ограничены, в отличие от надежд, возлагаемых на нее. В достойной признания организации хосписов, между прочим, высоко котировались так называемые семинары по умиранию. У подобных мероприятий вполне есть смысл. Они предлагают содействие помощникам в хосписах и амбулаторным домашним специалистам по обслуживанию больных. Но те, кто думает, что там можно научиться универсальным психологическим методам, которые помогут общаться с умирающими, – глубоко заблуждаются.

Представьте себе, дорогой читатель, что вы при смерти и человек, сопровождающий вас в мир иной, начинает применять в беседе какой-то метод. Полагаю, это не тот человек, которого хотелось бы видеть в данной ситуации. Вы будете интересоваться тем, что этот последний в жизни собеседник действительно думает, а не тем, как он сейчас соображает, что может или не может говорить. Учредитель немецкого движения хосписов, доктор Пауль Тюркс, так ответил на вопрос журналиста, получают ли добровольные помощники в его хосписе образование: есть очень хорошие семинары по умиранию; но если бы кто-то подумал после такого семинара, что он точно знает, как умирать, «тогда бы мы не нуждались в нем». В важные моменты жизни психология бесполезна или даже вредна. Другое дело – при конкретном психическом заболевании. Тот, кто страдает от обсессивно-компульсивного расстройства и, например, каждые десять минут моет руки, наоборот, будет по праву реагировать обеспокоенно, если дорого стоящий психотерапевт начнет мило с ним говорить, очевидно, без какого-либо метода и сочувственно поведает, что и ему самому пришлось перенести тяжелое психическое заболевание.

Пока еще итог размышлений о психотерапии для нашей темы «Жизнелюбие» исключительно скромен. Контраст между научно доказанным скромным, но, конечно, чрезвычайно полезным действием психотерапии, с одной стороны, и огромными ожиданиями общества здоровья от него, с другой, исключительно резок. Однако вместе с тем величина произведенного разочарования также значительна. А так как разочарование это опять-таки неприятный психический феномен, то психологическая область наилучшим образом подходит для самообеспечения терапии.

Тем не менее в основном психотерапия ничуть не рискованна. Не будем строить иллюзий – не только нереальные утопические надежды, но и реальное психическое страдание отражается на жизнелюбии. Было бы безответственно вместе с водой выплескивать и ребенка, опорочив до основания всю психотерапию. Давно ясно, что побочными действиями и опасным риском обладают не сами психологические школы, а утопические религиозные ожидания непрофессиональной общественности. Поэтому есть только одно решение – указать на границы психотерапии, тем самым создав уверенную базу для серьезной психотерапии и для людей, которые смогут извлечь из нее пользу.

Если психотерапия – это методически целенаправленная коммуникация для излечения страдания, то, с одной стороны, она, само собой разумеется, должна отличаться от свободно текущей будничной коммуникации. Обнаружить или не обнаружить это отличие – задача исследования эффективности терапии. Такие исследования – это не просто требования, они являются гарантией того, что психотерапия действительно работает. Ведь поэтому специалистам и платят – за будничные коммуникации денежных вознаграждений не полагается. В противном случае психотерапевты видели бы себя только камердинерами для времяпрепровождения общества изобилия.

Другая граница отчетливо видна, когда занимаешься так называемыми психосектами. Эффективность применяемых там методов, лишающих свободы, бросается всем в глаза. Вопрос о серьезности ставится здесь альтернативно: психотерапия или религия и мировоззрение? Спонтанно на вопрос ответить легко – конечно, все здесь напоминает преимущественно о сектантских структурах. Но при попытке определить точные критерии попадаешь в трудное положение, и дело становится серьезным. Представители различных терапевтических школ в своих публикациях не заостряют на этом внимания. Более того, понятие «целостности», которое ставят во главу угла некоторые терапевтические направления (безусловно, искренне желая всесторонне помочь пациенту), вызывает недоразумение и размывает границы.

Но смысл существования, любовь, глобальные жизненные цели людей не находятся в компетенции психотерапии, они равноправно раскрываются скорее в свободной сотрясающей или приятной коммуникации. Если психотерапия и в состоянии создавать более благоприятные условия для таких переживаний, то все же она не должна с помощью своих инструментов (а именно – целенаправленной методической коммуникации) умышленно влиять на смысл жизни и любовь. Таким образом она бы создавала лишь искусственную зависимость. Даже Евгений Древерманн предостерегает от этого, утверждая, что «поле не должно быть предоставлено психократам, техники которых ведут только до той точки, где начинается настоящее, и которые по ту сторону должны остановиться».

Каждая психотерапия, имеющая целью излечение от страданий, является манипулятивными и асимметричными отношениями сведущего в методах профессионала с ищущими излечения людьми. Именно поэтому она должна строго контролироваться и ограничиваться – как по содержанию, так и по времени. Таким образом, психотерапия (и для психически больного тоже) всегда лишь вторичная форма коммуникации. А первичная – это беседа с родственниками, друзьями, соседями, мясниками и прочими совершенно «нормальными» людьми. Только тогда, когда такие беседы невозможны (психическое нарушение слишком выражено или нет общения), вступает психотерапия, и она продолжается лишь до того момента, пока не наступит возможность первичной формы коммуникации. Отсюда основной принцип: психотерапии должно быть настолько меньше, насколько возможно, и настолько много, насколько необходимо.

Если нечто называет себя психотерапией, предлагая взаимоотношения от колыбели вплоть до могилы, то речь идет не о психотерапии, а о мировоззрении. Психотерапевтическая связь – это строго ограниченные отношения, которые начинают только с целью излечения или ослабления признаков заболевания, то есть серьезный психотерапевт должен позаботиться о том, чтобы ограничить их по времени насколько это возможно. Чем дольше длится терапия, тем более важными становятся он и его способности и тем меньшее значение он придает собственным силам пациента. Поэтому стремление к непродолжительной терапии – это вовсе не легкомыслие, не экономия денег и не признак какого-то определенного терапевтического направления, а этическая заповедь, благодаря которой можно воодушевить людей на собственную настоящую и интересную жизнь. И это не искусственное, а подлинное отношение к людям во время и после терапии. Хорошая терапия создает желание не терапии, а жизни.

Поскольку знания психотерапевта обеспечивают ему господствующее положение, психотерапия не является свободной от силового давления в дискурсе, как его понимает Юрген Хабермас. Психотерапия – это искусственные взаимоотношения за деньги. Кто честно не сознается, что за деньги он не может предложить смысл жизни и настоящую любовь, тот занимается не чем иным, как экзистенциальным сутенерством.