С Барнаби Бракетом случилось ужасное - Джон Бойн

— Не морочь себе этим голову, — сказала Этел, читая его мысли с той же легкостью, с какой раньше распознала обман. — Можешь лететь дальше с нами. Когда-нибудь бывал в Южной Америке?

— Нет, — покачал Барнаби головой. — Я нигде не был дальше Сиднея.

— Тогда тебя ждет настоящий подарок. Мы летим домой, в Бразилию. У нас там, понимаешь, кофейная ферма. На несколько месяцев мы взяли себе отпуск, но теперь пора возвращаться. Туда-то мы и направлялись, когда ты столкнулся с нашей корзиной. Лететь недолго. У нас замечательный воздушный шар, правда, Марджори?

— Чудесный, Этел. Лучше у нас никогда раньше не бывало.

— Без исключений.

— Совершенно без всяких исключений.

Барнаби с трудом поднялся на ноги, стараясь не отвязаться руками, и поглядел за борт. Земля под ними совсем исчезла, и он смотрел на компанию тонких белых облаков, мимо которых они пролетали.

— Что скажешь? — спросила Этел. — Готов к приключению?

— Ну, особого выбора у меня нет, так ведь? — ответил Барнаби.

— Превосходно! Тогда — вперед на всех парах!

— На всем пламени, моя милая Марджори.

— Разумеется, моя милая Этел.

Немного погодя в точности установили координаты, правильно свернули навигационные карты, дамы открыли корзинку с провизией и предложили Барнаби бутерброд, яблоко и фляжку апельсинового сока.

— А что в Южной Америке? — жуя, спросил он. — У вас там мужья живут?

— Мужья? — воскликнула Этел, с ужасом глядя на Марджори.

— Мужья?! — взревела Марджори, глядя на Этел так, словно кто-то пригрозил сесть ей на голову.

— У нас нет мужей, молодой человек, — объяснила Этел. — Гнусные вонючие существа. Только и умеют, что бездельничать, бестолочи. Пьют, играют на скачках, всегда находят причины не чинить покосившуюся полочку в кухне. А пока сидят и смотрят по телевизору спорт, исторгают из самых невыразимых частей своих кошмарных тел самые мерзкие звуки и самые отвратительные запахи.

— Спорт! — фыркнула Марджори и содрогнулась.

— Нет, мы решили отказаться от мужей много лет назад. И они нас никогда не интересовали, правда, Марджори?

— Даже малейшей склонности к ним не было, Этел.

— Так вы, значит, давно уже дружите? — спросил Барнаби.

— О да, — ответила Марджори. — Нам обеим тогда чуть за двадцать было, а это больше сорока лет назад. В голове не укладывается. Мы познакомились, когда обе пришли в один драмкружок, в Шропшире. Только глянули друг на друга — и тут же поняли, что нам суждено быть…

— Друзьями, — перебила ее Этел, мягко похлопав Марджори по руке и улыбнувшись. — Лучшими на свете друзьями.

— Ближайшими на свете друзьями, — согласилась с ней Марджори.

— Именно, — с глубоким удовлетворением кивнула Этел. — В этом же нет ничего такого, правда?

— Нет, конечно, — сказал Барнаби. — У меня однажды был очень хороший друг по имени Лиэм Макгонагалл. Он мне жизнь спас, когда у нас школа сгорела дотла. Ну, школа — это она так называлась, на самом деле она была скорей как тюрьма.

— Это ты ее сжег? — спросила Марджори, вновь наклонившись к нему, и потыкала ему в бок палочкой для еды.

— Нет, — ответил Барнаби. — Я б такого ни за что не сделал.

— А всякие проказы с нашей горелкой тебе в голову не придут?

— Да не жег я ее! — возмутился Барнаби. — Она б сама все равно сгорела.

— А то я подумала, что мама тебя, может, из-за этого выгнала.

— Она меня выгнала, потому что сказала — я не такой, как все.

Обе дамы впервые затихли. Посмотрели на Барнаби, потом друг на друга, потом — снова на мальчика.

— А знаешь, — сказала Этел уже спокойнее и тише, — сорок лет назад моя мама тоже сказала мне, что я не обычная девочка, и вышвырнула меня из дома. Я больше никогда ее не видела. Она не снимала трубку, когда я звонила, не отвечала на письма. Просто ужас.

— А мне примерно то же самое сказал папа, — добавила Марджори. — И навсегда захлопнул дверь у меня перед самым носом.

— Но я не понимаю, — произнес Барнаби. — По-моему, вы совершенно обычные. Вы ничем не отличаетесь от других старушек, которые живут на нашей улице.

— На старость ты поменьше напирай, сопляк, не то за борт выкинем, — сказала Марджори и сердито посмотрела на него, но потом не выдержала — заразительно расхохоталась, да так, будто ее всю щекотали.

— Не надо, Марджори, — сказала Этел, но и она тоже хихикала. — А то бедный мальчик решит, что мы это всерьез.

— Ой, чепуха! — отмахнулась Марджори. — Я с тысяча девятьсот восемьдесят второго года несерьезная. Я не стану кидать тебя за борт, юноша. Не волнуйся.

— Спасибо, — с облегчением промолвил Барнаби.

— В общем, суть вот в чем: если ты считаешь обычным не то, что считает обычным кто-то другой, это не значит, будто с тобой что-то не так.

— Истинная правда, Марджори. — Этел энергично закивала. — Если б я слушала маму, когда она говорила, что со мной что-то не так, жить бы мне сейчас было очень одиноко.

— А слушай я своего папашу, мне было б очень скверно.

— Да и кому вообще хочется быть как все? — воскликнула Этел, всплеснув руками. — Мне-то уж точно нет.

— Но будь я обычным, родители бы меня не выгнали, — сказал Барнаби. — Я по-прежнему жил бы дома с Генри, Мелани и Капитаном У. Э. Джонзом.

— Они кто — кошки?

— Генри — мой старший брат, — пояснил Барнаби. — А Мелани — моя старшая сестра.

— А Капитан У. Э. Джонз?

— Это мой пес.

— Порода?

— Неопределенная.

— Происхождение?

— Неведомое.

Ни Этел, ни Марджори на это, похоже, нечего было сказать — обе покачали головами и продолжали рулить своим воздушным шаром курсом на Южную Америку.

— Тебе нужно отдохнуть, — сказала Этел немного погодя. — До Бразилии еще далековато. Ты встанешь к штурвалу, Марджори, или лучше мне?

А Барнаби Бракет, желая доказать, что он послушный мальчик, свернулся в уголке корзины, закрыл глаза и через минуту-другую уже крепко спал.

Проснувшись, Барнаби с удивлением понял, что лежит на удобной кровати, укрытый теплым одеялом, под головой у него — две мягкие подушки, а поверх всего он обмотан садовым шлангом, чтобы не улетел к потолку. На потолке же вращался вентилятор с четырьмя лопастями, так что Барнаби запросто мог бы превратиться в фарш. Он осторожно сел на кровати, покрепче взялся за простыни и выглянул в окно.