Если сердце верит - Барбара Делински

Этот лысеющий мужчина смотрел на Лили как-то странно, совсем не мигая.

«Меня наняли играть на рояле», — хотела сказать она, но язык не повиновался ей. Поэтому, опустив голову, она пошла дальше.

— Когда вы расстались с губернатором Дином?

— Кардинал знал о ваших отношениях с губернатором?

— Как вы объясняете поздние телефонные звонки?

— Правда ли, что вчера вечером в Эссекском клубе вы обнимались с кардиналом?

Когда Лили обернулась, чтобы рявкнуть «нет», щелкнула фотокамера. Опустив голову, она ускорила шаг, но вопросы становились все злее.

— Где вы занимались этим?

— Какого рода был секс?

— Церковь пыталась купить ваше молчание?

— Что думает об этом ваша семья?

При мысли о том, что подумает ее семья, Лили содрогнулась. Она даже боялась представить, как родные воспримут эти известия.

Но долго мучиться неизвестностью ей не пришлось. Добравшись до дома, Лили прослушала сообщения на автоответчике. Среди звонков корреспондентов, представлявших почти все значительные газеты и телекомпании страны, был голос ее сестры Поппи: «Что происходит, Лили? Нам все время звонят эти ужасные журналисты, а после дневных новостей телефон буквально разрывается на части. Я лавирую как могу, но мама просто в ярости! Позвони мне, ладно?»

Дневные новости?! Лили похолодела. Конечно, телевидение не упустило такую сенсацию. Недаром мужчина с телекамерой поджидал ее сегодня утром в подъезде.

Да, она проявила поразительную наивность, полагая, что вскоре все уляжется. Но чтобы пресса доставала маму?! Отношения Лили и Майды и так были не самыми добрыми. Едва ли теперь они улучшатся.

Ей очень хотелось услышать ласковый голос, поэтому, усевшись в кресло возле телефона, она набрала номер Поппи. Сестра была почти на два года младше Лили. Поппи осталась самым милым и безобидным существом на свете, хотя жизнь сделала все, чтобы превратить ее в неисправимую пессимистку. Двенадцать лет назад, после трагического происшествия на снегоходе, Поппи Блейк парализовало, и с тех пор она была навеки прикована к инвалидной коляске. Уж если кто и имел право жалеть себя, так это Поппи, но она не имела к этому ни малейшей склонности. Едва оправившись после травмы, девушка переехала в отдельный домик на озере и открыла настоящую телефонную сервисную службу для Лейк-Генри и ближайших городков. Теперь она обзавелась уникальным оборудованием с весьма сложными компьютерными схемами и огромным количеством всяких кнопок. Дело развивалось так быстро, что ей даже потребовались сменщики. Они работали по графику, если Поппи выезжала из дому, что, к счастью, случалось довольно часто.

Увидев на определителе номер сестры, Поппи, сняв трубку, воскликнула:

— Лили! Слава Богу! Что происходит?

— Кошмар. Настоящий кошмар. Ты когда узнала?

— Сегодня рано утром. В городе об этом прочли либо в «Пост», либо по Интернету. К полудню начали звонить репортеры из Бостона, Нью-Йорка, Вашингтона, Атланты… А потом еще по телику… Там и сейчас показывают кадры: Лили и кардинал, Лили и губернатор…

— Мама видела? — встревоженно спросила Лили.

— Видела. Вчера позвонил Кип и предостерег меня насчет репортера из «Пост», но не сказал, в чем дело. Откуда мне было знать про остальных? Жаль, что ты нас не предупредила.

— Но как? Я ведь тоже ничего не знала! Я не видела газету до сегодняшнего утра и была поражена не меньше вас. Это вранье, Поппи.

— Конечно, но мама… Она говорит, будто всегда была убеждена, что такое рано или поздно случится.

— Но она ошибалась! Я и теперь не понимаю, как все это вышло. — Лили с трудом сдержала слезы отчаяния. — Я думала, что этот журналист — друг. Он подошел ко мне и даже приглашал куда-нибудь вместе выбраться. Г-г-глупая дура! Дура! — закричала Лили, проклиная свою наивность. — Но он настоящий профи. Разговорил меня, потом слепил обрывки фраз, и получилась эта мерзость. Что же он за человек?! Ну ладно. Допустим, меня этот репортер не знает. И для него я — ноль, пустое место. Но ведь кардинал-то — нет! Как он мог сотворить такое с кардиналом? Неужели в мире мало грязи для их мерзких газет? Что говорит мама?

— Не важно, — ответила Поппи. — Просто она взвинчена. Что сказать ей?

Лили прижала дрожащие пальцы ко лбу. Она так старалась завоевать расположение матери. Винчестерская школа, где работала Лили, имела блестящую репутацию. Эссекский клуб тоже. И потом еще отец Фрэн… О горькая ирония судьбы! Такая сильная, целеустремленная, выдающаяся личность. Лили всегда надеялась, что этот человек поможет ей найти общий язык с матерью.

— Скажи, чтобы не верила газетам, — попросила она сестру. — Во всем этом нет ни крупицы правды. Через день-другой им уже не о чем будет писать.

— Ты уже опубликовала протест?

— Я продолжаю утверждать, что это ложь.

— Тебе нужен адвокат.

— Ненавижу адвокатов!

— Знаю, дорогая, но речь идет о клевете. А как отреагировал на все это кардинал?

— Мне не удалось с ним поговорить. Я звонила туда, но меня попросили больше не беспокоить его.

— Кто тебе это сказал?! Нельзя же винить во всем одну тебя, правда? Черт возьми, Лили, ведь танго танцуют вдвоем. Это же он постоянно со всеми обнимается!

— Но это совершенно невинно.

— Только не в глазах прессы. У тебя работа, даже две работы, которыми ты дорожишь, плюс твоя репутация. Они разве что не обозвали тебя шлюхой. И если это не нарушение твоих прав, тогда я вообще не знаю, как это называется!

— Но если я найму адвоката, это будет значить, что он мне нужен. Но ведь я ничего плохого не сделала. Возможно, этот ужас продлится еще один день, ну, от силы, два. — Лили тревожно прислушалась, — Что это было?

— Что?

— Этот щелчок.

— Какой щелчок?

Лили снова прислушалась, потом устало вздохнула:

— У меня, должно быть, начинается паранойя.

— А может, тебе позвонить губернатору Дину?

— Ну да, чтобы его помощники тоже попросили меня больше не беспокоить их? Спасибо. Что-то не хочется. Но почему репортеры звонят в Лейк-Генри? Что они выискивают?

— Просто хотят раздуть скандал и увеличить продажи. Что мне говорить им?

— Что все это неправда. Что Салливан лжет. И что я подаю в суд. — Помолчав, Лили тихо спросила: — А как отреагировала Роуз?

Роуз, самая младшая из «блейковского цветника», как звали трех сестер в Лейк-Генри, была на год моложе Поппи. Ей исполнился тридцать один год. Когда жизненные проблемы Лили достигли апогея, Роуз едва начала превращаться в девушку и по возрасту еще не могла обсуждать все это с матерью. Поппи и тогда вела себя гораздо разумнее и решительнее. В отношениях между Майдой и Лили она сохраняла нейтралитет. Роуз же всегда была любимицей матери, а время лишь укрепило эту расстановку сил в семье.