Она и все остальное. Роман о любви и не только - Даниил Гранин

«Уезжая из Парижа, Пётр сказал – город хорош, но воняет. Тогда всюду воняло, даже во дворцах…»

Что случилось, то случилось… Хорошо долго не бывает.

– Пётр – это феномен, – произнесла она. – Я тебе благодарна за всё, нам было хорошо. Как в сказке!

– Сказки кончаются свадьбой.

Она долго не отвечала, потом произнесла:

– Никто не знает, что было потом, после свадьбы.

Она взяла билет на самолёт «Люфтганза». Экономкласс. Поистратилась. Её художник уже улетел, ему надо было в Стокгольм. Книги она отправила почтой. Теперь счёт пошёл на часы. Осталась сумка. Все тряпки поместились в рюкзак.

С утра поехали по городу, проститься. Ехали медленно по набережной, Каменно-островский проспект, ещё раз она любовалась стилем модерн. Каменный остров был уже густо присыпан разноцветной пахучей листвой. Белые лебеди парами плыли по озеру. Выехали на Приморское шоссе. Где-то в Сестрорецке свернули на берег залива. Залив обдал теплом, скинули обувь, походили босиком по щекотному песку. Машины теснились между соснами, запахло шашлыками. Народ прибывал, а залив был пуст. Поехали дальше вдоль залива. Тёмная вода поднималась, натянув безукоризненную нить горизонта, на ней стоял Кронштадтский собор.

– Мы провели с тобой две с лишним недели, я уже привыкла и к тебе, и к Питеру, – сказала Магда. – Твой город – это огромная страна. Для меня не меньше России.

Она с удовольствием перебирала их дни. Антон слышал не слова, а её хрипловатый голос. Слышал, как тикает Время. Его с детства завораживала тёмная струйка, с которой вытекало Время из песочных часов, Время имело цвет, тяжесть. Песчаный холмик оставался от прошедших минут, каждая песчинка была не похожа на другую. Минуты тоже были разные.

Больше всего Магде понравился Петергоф, старые мастера сумели из воды делать живые фигуры.

Она погладила его руку:

– Не грусти, чего-нибудь придумаем. Мы с тобой прошли только часть дороги. Будешь приезжать. Не обязательно быть вместе, можно бывать вместе. Представь, встретимся в Риге и там побудем два выходных. Поверь мне, так получается ещё лучше, люди не успевают надоесть друг другу. Разлука – это не разруха.

Пожаловалась, что у неё здесь бывают приступы астмы, сырой воздух, этот город труден для астматиков, построен на болоте, суровая зима, а ведь как хорош. Потому что имел смысл. Здесь много поэзии. Она вспомнила Новую Голландию с аркой Деламота, Крюков канал, эти тихие места, где застыло прошлое.

В аэропорт приехали за полтора часа до срока. Так требовалось. Зачем, никто не объяснял: «согласно правил». Сели ждать в ресторане, ресторан назывался «Встреча». Стены были украшены мордами львов, позолоченные деревянные львы чему-то улыбались. Рейс отложили, тоже никто не объяснял почему. Сидели пили кофе, чашку за чашкой. Гремела музыка, приходилось напрягать голос. Магда морщилась:

– У вас нигде нельзя посидеть в тишине.

После третьей чашки кофе она вспомнила, сколько времени потратила в Петергофе, ожидая экскурсовода, потом на пристани – ожидая катер. В России не ценят ни пассажира, ни клиента.

Она раздражённо постукивала по столу. Антон примирительно кивал. Затем сказал:

– У нас давняя поговорка есть: «Нет ничего хуже, чем ждать и догонять». Уже привыкли. У всех свои болячки.

– А у нас «Время – деньги».

– А я рад, что могу тратить его с тобой.

– В этом прокуренном сарае.

Антон оглянулся. Почему она не печалится, а сердится, ведь это так грустно, твердил он себе. Раньше они могли сидеть молча, просто держась за руки или плечом к плечу, и этого было достаточно, лучше всяких слов. Сейчас молчание становилось тягостным. Здесь все чего-то ждали – встречи, полёта, погоды. Антон вспомнил строчку какого-то поэта: «Нелётная погода поэзии моей».

Вдруг Магда спросила:

– Кто у тебя отец?

Она ничего не знала про его родителей, никогда не расспрашивала. «Зачем мне знать, что было, меня вполне устраивает то, что есть».

Наверное, когда-то его мать и отец переживали своё расставание тоже нелегко. Ему было тогда восемнадцать лет. Почему они разошлись, он так и не узнал. Когда они ссорились, это выглядело нормально, но развод… Мать жаловалась: куда девалась их любовь? Она читала Антону письма молодого отца, его признания в любви. И позже, когда отец настаивал, что она его счастливая находка, что им обоим повезло. Ведь всё было так незыблемо.

– Ничего не случилось, – пояснял отец Антону, – дело в том, что мы израсходовали свои чувства. Так бывает.

Отец не упрекал её, он говорил тогда: «Расходиться надо с благодарностью за счастливые года».

Говорить не хотелось, есть не хотелось, но заказали какой-то салат. Антон попросил прислать работу о Шпеере. Когда она закончит.

– Обязательно пришлю…

Она наблюдала за ресторанной суетой.

– Да… Жить здесь трудно. Мало удобств и много глупого. Душно, бестолково… Не знаю, как ты справляешься, – поморщилась, пожала плечами. Теперь уже слова ничего не значили.

Слышать такое Антону было неприятно, что-то ощетинилось в нём. Явно оправдывалась. Он погладил её руку, чтобы погасить свой взгляд. Когда-то этого им обоим было достаточно. Вспомнил, как впервые взял руками её груди, как они сразу окрепли. Было несколько моментов ночных и дневных, которые навсегда останутся. Вместе с запахом её кожи и туалетной воды. Что-то останется и от нынешнего прощания.

Память была отдельным существом, она жила внутри по своим законам, неизвестным ему, что-то оставляла, что-то отбрасывала…

Опять попросил её сообщить, когда закончит работу о Шпеере. Пусть пришлёт.

Она повела бровями:

– Зачем?.. Может, не надо?

– Не надо так не надо.

Объявили посадку. Антон проводил её до паспортного контроля. Стали в очередь, начали медленно продвигаться к жёлтой черте на полу. Это была граница. Магда протянула в окошечко паспорт. Девица в окошечке оглядела её, затем паспорт, затем шлёпнула штампом, лязгнула металлическая створка, и всё. Магда очутилась по ту сторону.

С каждым это уже было, сколько раз это уже было, тысячи, миллионы раз.

Она шагала рядом с ним по ту сторону вдоль стеклянной стены. Антон шагал рядом с ней. Она остановилась. Он остановился. Губы её нервически задёргались, она что-то стала говорить быстро-быстро, говорила, наверное, себе, потому что лицо её оставалось холодным. Антон показывал себе на уши:

– Не слышно!

Пытался угадать по губам, не получалось. Она смотрела на него и медленно стала произносить букву за буквой. Антон повторял её артикуляцию, она обрадовалась, кивнула и заплакала. Ещё что-то сказала и пошла на эскалатор.