Хмельная музыка любви - Людмила Леонидова

Но Наташка в своей молодой запальчивости не желала ничего слушать.

— Эх вы! — В ее глазах сквозило столько упрека. — Это, может, в ваше время любви было хоть отбавляй, а сейчас… Оглянитесь вокруг. Всюду висят растяжки: «Оторвись со вкусом», «Приколись вместе с нами!», «Попробуй кусочек секса!»

Я только в одном месте за городом однажды на растяжке прочла: «Марина, я тебя люблю!» — и сердце такое большое красное. Возле какой-то забытой Богом закусочной на дороге. Зашла, не поленилась. Там не то служащий, не то хозяин этого заведения такой некрасивый мужик, замухрышка просто. Я его спрашиваю: «Это вы написали?» Он так посмотрел на меня, видно, догадался, что я прониклась этим плакатом, и признался, что он.

Растяжки дорогие очень. А закусочная у него — два с половиной столика. Наверное, годовую выручку отдал. Рассказал, что любит одну женщину, а она к другому ушла. Я его спрашиваю: «Раз ушла, зачем повесил плакат?» Он объяснил, что каждый раз, как она по этой дороге проезжать будет, вспомнит о том, что любящее сердце ее ждет. Может, вернется. Я чуть не заплакала, так мне его стало жаль. Он это почувствован и говорит: «Любовь — это как музыка. Если с детства воспитывать, учить и развивать слух, музыку можно воспринимать, слушать. Это немало. И очень хорошо! И не многие на это способны. Но еще сложнее стать музыкантом. Музыкантами становятся единицы».

Я прибалдела. Такой вроде бы простой мужичонка, а такое говорит!

После этого я часто стала задумываться над его словами и поняла, что любовь надо воспитывать в душе каждого ребенка. У своего вот, — она показала на живот, — прямо с рождения начну. Буду говорить изо дня в день, какой он хороший и как я его люблю. — Надежда обескураженно молчала. — Что вы на меня так смотрите? Я в фильмах видела. Не верите! Тогда про другое расскажу.

Я в пятиэтажке занюханной до замужества жила. У нас на площадке две квартиры. В одной многодетная семья. Их кавказцами называют, но они живут тут давно, москвичи в нескольких поколениях. Так вот мама детей все время учит любить друг друга. Старший брат младшего на руках таскает и приговаривает: «Не плачь, я тебя люблю, защищать всегда буду». Девочки тоже друг о друге заботятся. Одна другой игрушки отдает, а когда ссорятся, мама им говорит: «Она же тебя любит, уступи ей». Или: «Где ты была? Она так без тебя скучала!»

Родственники к ним толпами приезжают. Всех принимают. Я ее как-то спросила: «Зачем?» А она отвечает: «Как же так? Мы их любим, и они нас тоже».

И она все время не устает детям напоминать про любовь. Может быть, у них, у других народностей, так принято, не знаю!

А вот у меня мама как-то поссорилась со своей родной сестрой, — Наташа нахмурилась, — к отчиму ее приревновала. Так много лет не разговаривает. Я ее уговаривала помириться. Сестра все-таки, родная кровь! У нее сын, мне двоюродным братиком приходится, хотелось пообщаться. У меня ведь никого, кроме мамы, не было. А она говорит: «Обойдешься! Не брат он тебе, враг».

Так можно научиться любить, я вас спрашиваю?

Эта многодетная семья, про которую я рассказала, когда в церковь по воскресеньям ходит, все наши бабки на скамейках возле дома ими любуются. Нарядятся во что есть, мамаша всех детей начистит до блеска, отмоет, они за ручки возьмутся и идут.

Надежда, слушая рассказ Наташки о любви, думала о своем.

— А вот другие соседи по площадке… Там жуткая трагедия произошла. Сначала сын с матерью жили. Потом он жену в дом привел, девчонку молоденькую, козу, такую худющую, всю размалеванную, в юбке до пупа. Она с животом ходила, когда он погиб. В милиции служил. Не знаю уж, что с ним произошло, мать настолько горем убита была, я никогда не решалась спросить. Невестку свою после смерти сына так уж обхаживала, чтобы благополучно родила, чтобы все в порядке было. Та родила мальчика, на отца погибшего похож, точь-в-точь. Через месяц после родов невестка эта бесстыжая матери погибшего сына в квартиру хахеля привела. Вы можете в это поверить? Мать в дальний угол квартиры загнала, а потом ребенок им, видите ли, мешать стал, плачет часто! Они его на балкон выставляли. Понимаете, на балкон! Это потому что ее любить никто не научил. Ни мужа своего погибшего, ни его мать, ни даже собственного ребенка!

Вот! Все! Больше вам ничего не скажу. Если вам Женькино счастье дорого, вы образумьте свою дочь.

Ведь Женька ваша и так как восточная вдова — постоянно в черном да в черном. Будто конец света, будто ни солнца, ни любви нет. И если уж ей кто приглянулся — радуйтесь, пляшите!

— Как же плясать? — Надежда не знала, как объяснить горячей Женечкиной подруге, что с женатым человеком счастья не будет никогда.

— Если хотите знать, то это все я.

— Что ты?

— Это я ей яркое платье присоветовала купить. С него все и началось.

Впервые Женя позволила себе прийти в офис не в строгом деловом костюме, а в нарядном платье. Наташа настояла. Выбирала долго.

— Ну что ты, как запрограммированная, все в темном да в темном, — ворчала подруга. — Это же юбилей фирмы! Все вырядятся, а ты опять словно мышь серая.

И Женя согласилась.

— Ну, тебе какое нравится? — Подойдя к стойке в магазине, где были развешаны дорогие эксклюзивные вещи, Наташа бережно провела по ним рукой.

— А тебе? — скривив нос, не очень-то привлеченная пестрым зрелищем, спросила Женя.

— Кому должно нравиться, мне или тебе?

— Вроде вот это, в горошек, только мне кажется…

— Ничего тебе не кажется. Очень классное платье для лета. Надевай! — скомандовала Наташа.

— Ну как? — повернувшись спиной к зеркалу и с сомнением разглядывая себя через плечо в необычном наряде, поинтересовалась Женя.

— Зеленое тебе потрясающе! Под цвет глаз.

— Они у меня не зеленые.

— Они у тебя как камень александрит. Когда ты насупишь брови, темные становятся, почти фиолетовые, а когда расслабишься, настроение хорошее — в зелень отдают.

— Скажешь тоже! Что я, — как светофор, переключаюсь?

— Представь себе!

— А оборочки эти как-то ни к чему, уж очень легкомысленные? — хмурилась все больше Женя.

— Оборочки тебе женственность придают. С ними ты на девчонку после выпускного бала похожа.

— Вот-вот, я и говорю, институтка какая-то! — продолжая поворачиваться вокруг себя, выражала недовольство Женя.

— Не все же тебе в темном. Вы все как из одного детского дома, — с жаром убеждала ее Наташа.

— Кто мы?

— Все руководство фирмы…

— Я не могу иначе, как ты не понимаешь, должна быть как все.

— Ну да, всё как у всех: на работу в ноль-ноль, ни минутки опоздания, потом на ленч, потом снова на работу.

— Ты еще про тренировки забыла, — поддела подругу Женя.